Географические последствия одного скандала
Необходимые пояснения
События, развернувшиеся в последнее время в Башкортостане, произвели на свет интересную вариацию на тему несостоявшихся региональных мифов. Совершенно неожиданно оказалось, что есть какой-то Благовещенск в Башкирии, о котором раньше никто не мог бы и подумать, говоря обыденным языком.
Нельзя не признать того очевидного факта, что в массовом сознании:
1) башкирский Благовещенск не существовал;
2) географический образ Башкирии не включал и никак не был связан с Благовещенском;
3) образ Благовещенска никак не коррелировал с конкретным Благовещенском в Башкортостане.

Происшедшая игра с пространством заслуживает отдельного внимания. Тем не менее хотелось бы с самого начала отметить, что настоящую статью не следует расценивать как спекуляцию по поводу не самого отрадного события современной российской истории. Это лишь анализ факта, перед которым мы поставленны вследствие широкой огласки упомянутого события с точки зрения пространственных представлений.

Нам необходимо остановиться на двух в разной степени сформировавшихся пространственных мифах, на которые оказало влияние ЧП в Благовещенске: это башкирский миф и благовещенский миф.

Башкирский миф

Башкортостан, без сомнения, являет собой яркий пример расцветшего на основе политических инсинуаций регионального мифа. Исторически начинать говорить о башкирском мифе соблазнительно с упоминания Геродота, наделившего башкир собачьими головами. Однако говоря о современном башкирском мифе, об этом вряд ли уместно вспоминать.

Формирование образа Башкирии связано в большей степени с его включением в больший по пространственному охвату контекст: в уральский миф. Значительно уступают в потенциальной способности обратиться в имидж внутренние башкирские мифы, например, башкирский мед или присутствовавшая почти в каждой советской квартире стерлитамакская сода.

"Уральскость" Башкирии специфична, но недостаточно уникальна. Башкирия в отличие от северных своих соседей, включает в себя и западные, и восточные склоны Урала. Венчает уральское ожерелье Башкирии гора Ямантау, высшая точка Южного Урала.

Уральский миф как главный башкирский миф свидетельствует о неавтономности образа Башкирии, сложившегося в советское время. Стратегия репрезентации Башкирии была экстравертной.

Бурное политическое строительство 1990-х с этой точки зрения - явно пример создания нового регионального (а по определению мифологов - национального, государственного) мифа. Действительно, однажды сложившийся образ нельзя отменить, как, например, законодательный акт. Его можно только деформировать (долгий процесс) или заменить (быстрый процесс) новым, более ярким образом. Именно это, с гуманитарно-географической точки зрения, было сделано путем создания Башкортостана и его активным политическим имиджированием.

В этом отношении - по иронии - включение уральского Башкортостана в Приволжский федеральный округ как раз сыграло на руку противникам построения властной вертикали: в очередной раз было подчеркнуто изъятие из массового сознания "уральскости" Башкирии.

Политический проект Башкортостана подразумевает строительство национального государства. Это своего рода миф внутреннего (башкортостанского) пользования. Он имеет большое значение для создания представления о само-автономности, росту значения территориальной и соединившейся с ней (особенно в замыслах мифологов) национальной идентичности.

Внешний же образ Башкортостана от этого автономности не получает. Он хоть и выделяется на общерегиональном фоне, но тонет в накатившей бурной волне парада суверенитетов. Башкортостан оказался и в территориальном, и в содержательно-политическом плане рядом с Татарстаном. Башкирский миф, по большому счету, "в сухом остатке" содержит образ "непослушного" авторитарного региона наподобие Татарстана.

Показательно, что при разведении во внутреннем и внешнем образе тенденций к автономизации башкирского мифа, они сходятся в отношении пространственного включения. О Башкортостане слышно гораздо больше, чем об Уфе. Мало того, эта игра с масштабами может привести к затруднениям в однозначной идентификацией Уфы с Башкирией. (В Татарстане аналогичную проблему с явным проигрышем в известности Казани Татарстану удалось решить путем нахождения пресловутой монетки, сделавшей Казань тысячелетней).

Значит, нет ничего удивительного и в том, что в башкирский миф с трудом мог бы войти образ не самого выдающегося города республики - Благовещенска. Содержательные особенности башкирского мифа, которые мы описали выше, позволяют предположить, что если благовещенское дело и запомнится, то оно не станет важной вехой в становлении башкирского мифа в целом.

Благовещенский миф

Если строго исходить из того, что миф должен быть сформированным, "плотным", устоявшимся представлением, то благовещенского мифа в российской реальности не существует. Он может рассматриваться только как никогда никем не задуманный проект.

Благовещенскими могут быть скорее церкви (и названные по ним села по всей православной России), нежели город Благовещенск - административный центр Амурской области. Вся эта область - одна из тех пространственных лакун географической реальности массового сознания, которая неизвестно где существует (наподобие Кировской области). Амурская область вроде как уже не Сибирь, но еще не Дальний Восток... Наличие в ней неодноименного с областью центра - Благовещенска - еще более запутывает ситуацию. Благовещенск становится чуть ли не Тьмутараканью - или, в лучшем случае, просто городом.

В этом смысле благовещенский миф может быть явно включен в провинциальный миф; может быть - даже с известной долей условности синонимичен ему.

Рассматривая внезапное возникновение на ментальной карте России башкортостанского Благовещенска с этой точки зрения, мы обнаруживаем поразительную органичность этого события. Этот "новый" Благовещенск - как раз где-то, в образном смысле, между сотнями сел Благовещенское и далеким амурским Благовещенском.

Благовещенски оказались поглощенными провинциальным мифом, стали просто его составляющими. Вследствие внезапной известности башкортостанского Благовещенска ни один из двух одноименных городов так и не получил собственного лица.

В самом деле имена городов вовсе не обязательно составляют основу для городской идентичности. Они дают почву для нее. Правильнее сказать: имена городов дают почву пространственным мифам, укореняют их, создают первоначальный толчок к развитию. Дальнейшие же трансформации мифа, а вместе с ним и изменение (становление) городской идентичности, могут активно использовать, а, может, и намеренно игнорировать топонимы. Это определяется индивидуальностью города и его имени. Например, случай двух российских Калининградов показывает, как два города не получили собственного названия. Они оба пользовались им как временным, и лишь с разъединением тезок обрели собственное лицо1.

Благовещенская ситуация, на наш взгляд, еще в большей степени не способствует формированию ярких и запоминающихся городских имиджей. Благовещенски "захлебываются" в провинциальном мифе, и их - на уровне массового сознания - удвоение явно только усугубляет эту ситуацию.

Тем не менее можно - запасшись долей оптимизма - говорить о том, что ЧП в Благовещенске в Башкортостане может стать первым шагом для создания специфического благовещенского мифа. Он не будет образом ни одного из городов, носящих имя Благовещенск. Он может только выделиться из провинциального мифа, постепенно формируя особый пласт российской действительности - благовещенский.

Примечания:
1 Митин И.И. Стратегии трансформации идентичности: опыт московских и петербургских пригородов и Хибин // Возвращённые имена: идентичность и культурный капитал переименованных городов России. Проектные материалы под ред. А.С. Макарычева. Нижний Новгород: IREX и <Профессионалы за сотрудничество>, 2004. С. 107-113.

Впервые опубликовано в проекте "Русский журнал"

Иван Митин