обзор: "Иностранная литература", 2005, # 1

Главный материал номера никак не связан с литературой. Это "Разговор на "ужас дня" в рубрике "Возвращаясь к напечатанному". Здесь собраны монологи участников презентации прошлогоднего, 9-го по счету, номера "Иностранки". Который, напомню, был посвящен проблеме терроризма.

Номер готовился весной, но, по жуткому совпадению, появился как раз в дни Беслана. Поэтому презентация превратилась в камерный митинг, а высказывания участников имели обязательный и эмоциональный характер.

Из всего, что было сказано тем пылким вечером, приведу лишь пару безутешных цитат из Хакамады. "Удар террористов не вписывается в логику цивилизации. Это означает, что и ответ им тоже находится вне привычной нам логики. Ответ должен быть абсолютно асимметричным, но его сейчас не существует". Это о том - "как". А вот из набора - "кто": "Профессионалы знают, что надо делать в каждой конкретной ситуации, но зачем, спрашивается, работать профессионально, если сколько ни будь трупов, власть все равно не ответит перед обществом?"

Приговор окончательный и обжалованию, кажется, не подлежит. И этого достаточно, чтобы оценить тупик, в котором мы оказались.

В том же диалоге Лев Аннинский цитирует прошлогоднюю статью Сергея Арутюнова. Тот видит спасение человечества в децентрализации реальности. "Чтобы мы жили маленькими общинами, опираясь на местные религиозные и исторические традиции". Критик отвечает в том смысле, что да, если "империи рухнули, ждет нас общинный век, но потом вероятна новая имперская эпоха".

Цитирую, ибо красиво сказано. Но еще и потому, что "экологический роман" Тома Роббинса (открытие номера) - как раз об этом.

Роман называется "Вилла "Инкогнито" (пер. с англ. В.Пророковой). Впервые он был опубликован в 2003 году, то есть на русском печатается почти "с колес". За что редакции отдельное спасибо.

"Экологический" - поскольку пафос романа заключается в ненавязчивой проповеди общинного анимизма. Роман густо населен персонажами из рода человеческого, но главных тут, по большому счету, только два. И к людям они не имеют никакого отношения. Это тотемные японские твари: енотовидная собака Тануки из рода тануки и хитрый лис Кицунэ. Оба трескают сакэ и ведут умные, хотя и на грани скабрезности, беседы при полной луне. Первый символизирует посюстороннее эпикурейское начало (гипертрофированная мошна), второй является адъютантом их превосходительств богов. Которые, впрочем, выбрасывают его донесения, не вскрывая пакета.

Без пяти минут семидесятилетний Роббинс талдычит банальные истины: все мы немного лошади (тануки). Весь фокус - как он это делает. В ход идут прямые и окольные способы. Прямой - это когда пьяный тануки трахает деревенскую девушку у ручья. В чьем роду отныне все будут "немного лошади". Косвенный - когда в ход идет экологический эскапизм в духе "Апокалипсиса сегодня" с точностью до наоборот. Это, собственно, и есть вторая (или третья?) сюжетная линия романа. Три американских летчика пропадают в горах Лаоса во время вьетнамской войны. Опийный мак, рубины, наивное местное население - что еще надо, чтобы основать империю размером с общину? Вилла "Инкогнито" - так эта община-империя называется. Один из императоров совсем в духе Марлона Брандо читает вслух Элиота и проповедует пантеизм. Другой колесит по Южной Азии, сбывая опиум в частные клиники, чтобы облегчить страдания раковых больных (никакой уголовщины, сплошная экология). Третий встречает девушку из рода тануки и собирается на ней жениться. Но прямо перед свадьбой девушка слышит зов предков - и бросает парня.

Более того - роман буквально нашпигован идиотскими сравнениями. Курильщики опиума оценят их логику. "Желтое, как зуб курильщика в разнеженном рту утра, такси наконец подъехало". "Горло Дики сжималось, как лапы панды вокруг ореха". "Клубы дыма... походили на сжатые кулаки рассерженных снеговиков". "День шел медленнее, чем ползет по мочеточнику почечный камень размером с грецкий орех".

Единственный случай, когда такие забубенные образы срабатывают, - это описание Бангкока. Города, который всегда чуть-чуть навеселе. Вот это описание:

"Бангкок - это и ультрасовременный джаггернаут в стиле хай-тек, и вязкая азиатская истома; он, как ни один мегаполис, балансирует между острым и сладким, мягким и твердым, высоким и низким. Это шелковая циркулярная пила, лакированный отбойный молоток, разврат в поясе верности, оцифрованная молитва. Его бесчисленные часовни и храмы окутаны облаками выхлопных газов, его бесчисленные пороки озарены нежнейшими улыбками, и при всем при этом Бангкок умудряется с благородной грацией удерживать равновесие, и грация, пусть и заученная, не теряет естественности..."

Cамое удивительное во всей этой тарабарщине - что она полностью соответствует действительности. И если уж говорить о "выходе из тупика" - об "общинах и империях"? - то, на мой взгляд, именно в таком смешении он, выход, и заключается.

По части стихов в номере все прекрасно (большая редкость). Это подборка современного греческого поэта Георгиса Павлопулоса в переводе Ирины Ковалевой. Стихи "после Кавафиса", отличительная черта которых - смешение посюстороннего и потустороннего, мифического и бытового. Но главное, это стихи, каждое из которых - мини-новость и мини-повесть. Что в стихах - особенно переводных - бывает крайне редко.

ФОТОГРАФИЯ

Юная женщина
смотрит на фотографию,
на которой ему девятнадцать.
"Какой красавчик, - говорит, -
а глаза грустные...
Кто это?"

Он хочет ее так сильно
так неотступно
он - старик теперь -
говорит неопределенно
"Это один мой друг; он умер", -
и отводит взгляд.



"Иностранная литература", 2005, # 1

Глеб ШУЛЬПЯКОВ Русский журнал