FoxЖурнал: Вера: ВЛАДИМИР ФРАНЦЕВИЧ ЭРН: ХРИСТИАНСКОЕ ОТНОШЕНИЕ К СОБСТВЕННОСТИ
Автор:
Владимир Францевич Эрн
Посвящается памяти Вл. Соловьёва
Как ни понимать сущность собственности, как ни оценивать или критиковать её с какой бы то ни было точки зрения, всё же остаётся совершенно несомненным и для всех бесспорным, что собственность есть крупнейший факт человеческой жизни и имеет значительное влияние на формировку и структуру всех человеческих отношений вообще и общественных и политических в особенности. Причинно объяснять такое положение вещей можно, конечно, очень разно, и это объяснение будет всецело определяться метафизическими воззрениями объясняющего, так как доселе метафизические представления являются принадлежностью и, так сказать, "частной собственностью" отдельных лиц, а не общим достоянием. Но что собственность есть такой видимый узел, в который как-то вплетаются и с которым как-то связываются чуть ли не все проявления человеческой жизни, - этого отрицать не станет никто. Ведь большая часть человеческого рода громадную долю жизненной энергии кладёт на приобретение средств к жизни, т. е. некоторого рода собственности; с другой стороны, самое интимное творчество какого-нибудь современного поэта возможно только при условии известной обеспеченности, т. е. при наличности некоторой собственности.
Но раз собственность есть такое крупное и решительно важное явление, - то, конечно, как у такого несчастного существа, которого никакие научные теории и никакая цивилизация не могут отучить от привычки интересоваться (вопреки, казалось бы, неопровержимой логике насущных интересов) не только тем, что есть, но и тем, что должно быть, - у человека помимо вопроса о том, что такое собственность есть, необходимо встаёт вопрос и о том, чем собственность должна быть и каково должно быть отношение к ней со стороны человеческого сознания. Последнее, можно сказать, "вообще" окрашено моральной окраской и является так или иначе проникнутым этическими идеями. И потому отношение такого человеческого сознания, морального "вообще", к факту собственности, к чести человечества было с достаточной силой и многообразно определяемо на памяти истории. Но это же самое сознание, хотя и очень часто является видимо окрашенным христианской окраской, чрезвычайно редко бывает действительно проникнуто христианскими идеями и духом Христовым, а потому совсем не к чести представителей исторического христианства отношение христианского сознания к громадному факту собственности до сих пор ещё не было определено достаточно полным и действительно христианским образом.
Глава первая
...Каково должно быть отношение каждого верующего к своей частной собственности? Как смотрит на это Евангелие?
Казалось бы, в Евангелии на этот счёт есть несколько таких определённых слов, что сомнений никаких быть не может. И однако же, тем не менее... недаром на святые свитки целых 19 столетий ложилась "пыль земли". Требуется огромный труд и громадное напряжение, чтобы приподнять покров и самому без искажающих посредников начать разбирать и читать священные письмена и понимать их так же непосредственно и просто, как непосредственно и просто они были написаны. В ходячей литературе как будто умышленно распространяют взгляды, противоположные евангельским, и очень искусно, обильными явными ссылками на нейтральные места, тайно имея в виду status quo, ухитряются создавать иллюзию, что тех прямых слов в Евангелии совсем и нет, что взгляды эти Евангелием не только не отрицаются, но даже одобряются: поистине "сыны века сего догадливее сынов света в своем роде" (Лк. 16, 8). Поэтому необходимо остановиться на том, что как будто бы, но всем соображениям, должно было бы считаться совсем элементарным.
Итак, как отвечает Евангелие на поставленный вопрос?
I Прежде всего, в Евангелии совершенно ясно устанавливается, что принятие Христа связывается с каким-то перерывом. Над старым ставится крест, начинается новое. "Древнее прошло, теперь всё повое" (2 Кор. 5, 17). Для вступления в Царствие Божие нужно вновь родиться. "Истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие" (Ин. 3, 3). Потребно новое творение: "кто во Христе, тот новая тварь" (2 Кор. 5, 17). "Во Христе Иисусе ничего не значит ни обрезание, ни необрезание, а новая тварь" (Гал. 6, 15).
Это в порядке мистическом.
В порядке же психологическом, т. е. в сознании человека, при привлечении ко Христу есть один момент, когда он должен отречься для Христа от всего. "Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною" (Мф. 16, 24). Есть момент, когда он должен встать и пойти. "Иисус увидел человека, сидящего у сбора пошлин, по имени Матфей и говорит ему: следуй за Мной. И он встал и последовал за Ним". Тут разом, мгновенно и раз навсегда должны быть порваны связи, соединяющие с грешной землёй, положен конец природной жизни для вступления в сверхприродный строй благодати и даров. В этот момент отречения и разрыва какая-нибудь половинчатость и раздумье совершенно немыслимы: "никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, неблагонадежён для Царствия Божия" (Лк. 9, 62). И потому, отрекаясь, нужно отрекаться действительно от всего. Даже самое лучшее и святое, но человеческое и природное должно быть откинуто на мгновение, хотя бы для претворения в новое. Что может быть чище и святее привязанности детей к родителям и однако ж Христос, который трости надломленной не переломил, льна курящего не затушил, Христос сказал слова, жестокие для мирского уха: "Если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего, и матери своей, и жены, и детей, и братьев, и сестёр, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником" (Лк. 14, 26). Значит, как-то может столкнуться любовь к родителям и к домашним с любовью ко Христу и даже от первой во имя второй нужно отречься. Вода должна быть претворена в вино. Человек должен оттолкнуться от земли, отделиться от неё хоть на минуту, чтобы стать от неё свободным. Эта свобода необходима, ибо святое человеческое до этого перерыва связано неразрывными естественными связями, звено за звеном, с человеческим злым и грешным. Ступень к ступени приложена прочно, восхождение и нисхождение постепенны, непрерывны, а внизу и наверху на разных концах лестницы - идеал содомский и идеал Мадонны. Чтобы освободиться от первого, нужно на мгновение стать свободным и от второго. Нужно скинуть с себя все ветхие одежды, до первого обнажения, - для того, чтобы под новыми не оказалось ветхих.
Но если нужно отречение от всего, то, значит, и от яичной собственности. Значит, весь вопрос в том, может ли быть удержана личная, частная собственность после отречения (как любовь к родителям) и претворена в новое?
На этот вопрос можно ответить только отрицательно.
Каковы бы ни были внешние условия, потребные для таких и таких-то безусловно необходимых действий (для научных исследований - книги, для ремесленного производства - инструменты и т. д.) - они не определяют необходимость собственности, для них достаточно владения, пользования. Существенный признак собственности "моё" в противоположность всякому другому вносится не этими внешними условиями, а психическим моментом, "присвоением", внутренним постановлением предела, границы и препятствия для другого. А уж практическая сила и этот психический момент отчуждения и огораживания материализирует и овеществляет так, что другой уже фактически натыкается на физическую невозможность пользоваться вещью - собственностью другого. Живой нерв собственности имеет своим "седалищем" сознание. И раз он тут уничтожен - собственность рассыпается, как ожерелье с перерезанной ниткой. Собственность подобна жидкости, которая сдерживается стенками сосуда. "Стенки" эти определяются не чем-нибудь внешним, а, как сказано, внутренним психическим моментом; и раз порыв ко Христу разбивает эти стенки, то уж от собственности не останется ничего. Она растекается в разные стороны, и неутомимость человеческой нужды впитывает её всю. А не растекаться она не может: "Кто имеет достаток в мире и видит брата своего в нужде, затворяет от него сердце своё, как пребывает в том любовь Божия" (1 Ин. 3, 17). "Если брат или сестра наги и не имеют дневного пропитания, и кто-нибудь из вас скажет им: идите с миром, грейтесь и питайтесь, и не даст им потребного для тела, что пользы?" (Иак. 2, 15-16). Сколько же дней, вернее, сколько часов просуществует этот достаток, т. е. частная собственность, если каждого брата и каждую сестру, которые наги и не имеют пропитания, обогреть и напитать и сделать так, чтоб они не нуждались в том, что "потребно для тела?"
II Но мало вступить в Царствие Божие - нужно ещё в нём и пребывать. Мало раз, на один момент захотеть свободы, нужно ещё осуществить её в себе и возобладать ею. Для постоянного же обладания свободой необходимо избавиться от всего, что стесняет, что так или иначе затрудняет движения. Движения должны стать лёгкими и свободными.
Всё, что соблазняет, должно быть удалено, хотя бы удаление это было связано с самыми тяжёлыми страданиями. "Если рука твоя или нога соблазняет тебя, отсеки её и брось от себя: лучше тебе войти в жизнь без руки или без ноги, нежели с двумя ногами быть ввержену в огонь вечный" (Мф. 18, 8-9). От всего, что связывает или покоряет, нужно освободиться. Нужно быть всегда готовым служить Единому Господину, а потому быть свободным от обязательств ко всякому другому, в том числе, и к тому, который именуется в Евангелии "Мамоной", ибо "никто не может служить двум господам" (Мф. 6, 24). Этот господин, не в пример другим, притязателен и властолюбив, и потому в Евангелии особенно рекомендуется произвести с ним окончательный расчёт всякому, кто хочет господином своим иметь Христа: повторяется "не может служить Богу и Мамоне". Вот почему на вопрос юноши: "Что мне делать, чтоб иметь жизнь вечную?" - Спаситель ответил: "Если хочешь быть совершенным, пойди продай имение твоё и раздай нищим" (Мф. 19, 21).
Слова эти задали большую работу истолкователям, и они приложили все усилия к тому, чтобы как-нибудь ослабить значение их, если не качеством, так хоть количеством соображений, например, такого рода, что тут не завет раздать имущество, а только совет (как будто советом Христа можно пренебрегать!), что Христос тут сказал: если хочешь быть совершенным, тогда продай имение твоё, ну, а если не хочешь... тогда можно и не продавать. Значит, можно оставаться при старом, ничего не менять и имущество не раздавать, "что и требовалось доказать". А некоторые, более находчивые и искушённые, к этому добавляют, что так как считать себя совершенным является признаком гордости и не подобает по чувству христианского смирения, то раздавать имущество совсем даже и не нужно... Всё это, впрочем, вызывает улыбку, если только забыть, что такого рода тончайшие соображения создавались для того, чтобы Евангелием оправдывать деяния всякого рода приобретателей и строителей своего благополучия на чужом ноту.
Смысл приведённых слов, конечно, совершенно ясен. Христос сказал: "если хочешь быть совершенным"... Хотеть совершенства, конечно, не значит быть совершенным, и раздача имущества вовсе ещё не обозначает достижение полного совершенства, "ибо, если я раздам имение моё.., а любви не имею, то нет мне в том никакой пользы" (1 Кор. 13, 3). А раз так, то раздача имущества нужна не для полного совершенства, а необходима как предварительное действие для всех тех, кто только хочет совершенства. А так как хотеть совершенства должен безусловно всякий христианин (ибо если даже не хочет совершенства - то какой он после этого христианин?), то значит освобождение от имущества и раздача его нуждающимся является безусловно необходимым для всякого христианина. Необходимость, с точки зрения долга, прежде всего по отношению к самому себе. Имущество - собственность - мешают, а потому с ним и нужно расстаться, чтобы быть свободным. Христос говорил всем, собирающимся слушать Его:
25. Говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело одежды?
26. Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?
27. Да кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть?
28. И об одежде, что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: не трудятся, не прядут.
29. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них.
30. Если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает; кольми паче вас, маловеры!
31. Итак не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться?
32. Потому что всего этого ищут язычники... (Мф. 6).
Эти слова так неудобны, что их обыкновенно не то чтобы не комментируют (они как-то не поддаются искажениям), а просто замалчивают. Их отчасти стыдятся, конфузятся, в глубине души думая, что ведь это наивно и даже совсем невозможно. Спорить с последним излишне, ибо для осмысленности спора нужна хоть некоторая общая почва, а таковой, очевидно, быть не может у тех, кто таит такие мысли, с теми, кто действительно верует в эти слова. Можно только сказать, что слова эти сказаны тем же Христом, которым сказаны и другие слова, и находятся в Евангелии от Матфея и Евангелии от Луки, что в них, как и в других евангельских словах, чудесным отражением светится целостный образ всего учения Спасителя, и что они, как молитва Господня, являются живой формулой одной стороны христианского построения.
"Посмотрите на лилии полевые". - Это значит, что нужно освободиться от всего "своего" сознательно-рассудочного, своекорыстного, отделяющего, разделяющего. Сознание обычно определяется целою массою разноречивых психологических мотивов, как всякие психологические мотивы, внешних сознанию. Этого быть не должно. Сознание должно определяться мистически - Христом. Жизнь должна строиться извнутри, выливаться ключом из глубин, бить от избытка и изобилия, а не от скудости и недостатка. От оков эмпирической личности нужно хотя бы чрез хаос прорваться в миры благодати и раскрыть свою душу для воздействия Бога. Тогда место всяких усовершенствований займёт естественный рост. Любовь Божия, как солнечные лучи, будет питать душу теплом и светом, и душа начнет расти в красоту, ибо рост этот, будучи единственно реальным осуществлением свободы, в то же время носит в себе свои узоры и линии, имеет свою внутреннюю определённость, по определённость и целесообразность только красоты: "Говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них". Значит, даже образ Соломона, не действительного, а так, как он отразился в народном сознании евреев, когда его изукрасили страстными религиозными чаяниями - "Соломон в славе своей", и этот образ - ничто в сравнении с тем, во что облечётся душа, когда она уподобится лилиям.
Но для уподобления лилиям необходимо перестать думать о том, что есть и что пить, не заботиться о завтрашнем дне, а возможно ли при таком состоянии быть связанным с собственностью? Конечно, нет. Вот почему Христос непосредственно за словами: "посмотрите на лилии полевые", говорит: "продавайте имения ваши и давайте милостыню" и уж тут не к юноше одному обращение, а ко всем: "продавайте имения ваши и давайте милостыню" (Лк. 12, 33).
Тем же, кто не хочет расстаться с собственностью, не продаёт имений своих и не раздаёт нуждающимся - Христос в той же Нагорной проповеди говорит: "Горе вам, богатые! ибо вы уже получили своё утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчёте" (Лк. 6, 25-26). Это "горе богатым" находит живой отклик в известных евангельских притчах и долго ещё живёт в первоначальном христианстве.
Таким образом, из вышеприведённого с достаточной определённостью выяснилось, что Евангелием от каждого верующего положительно требуется освободиться от всякой собственности. Для того, чтоб подняться навстречу Христу, для того, чтоб быть абсолютно свободным и ничем не связанным в момент выбора себе господина, нужно хоть на мгновение отбросить от себя всё, между прочим, и собственность, а верховные законы Царствия Божия - Любовь и Свобода - превращают это условное отречение на мгновение, в безусловное отрешение навсегда от всего своего, т. е. и от частной собственности.
И, значит, на поставленный вопрос: каково должно быть отношение верующего к своей собственности, Евангелие отвечает: личной собственности у верующего быть не должно. Кто не отрешается от личной собственности, тот не христианин, а язычник, "ибо всего этого ищут язычники" (Мф. 6, 32).
III Сказанного достаточно. Но полноты ради и с тайной надеждой подействовать па тех из христиан, кои почитают Евангелие книгою столь высокой и священной, что считают дерзким придерживаться и осуществлять его в жизни, смиренно руководясь при этом "богословскими мнениями", я приведу ещё несколько соображений богословского свойства.
Во-первых, признание частной собственности противоречит христианскому учению о благодати. По этому Учению всё, что есть в нас положительного, мы должны считать не своим, приписывать не себе, а Богу. Наше дело состоит в том, чтобы удалить препятствия, создать отрицательные условия, при которых сила Божия может начать в нас действовать. Вся свобода наша в том, чтобы хотеть правды. Но определения этой правды даются не нами. Достигая её, т. е. реализуя в себе внутреннего человека, мы не создаём его, не творим его сами, ибо образ его уже дан и очерчен творческим перстом Бога ещё во дни творения. Мы только освобождаем его от нас же самих, только отрицательно содействуем (лучше, не мешаем) очищающему и возрождающему действию благодати. В таком высшем, т. е. настоящем и истинном смысле, мы не должны почитать своими даже нравственные успехи, на которые клали личный подвиг, как же при этом, при такой вере (а кто в это не верит, - тот не христианин) мы можем почитать, действительно своим какое бы то ни было имущество, даже приобретённое личным трудом? Не говоря уже о том имуществе, которое могло нам достаться по наследству, т. е. без всякого нашего труда, что уже не справедливо, или же ещё более вследствие паразитной эксплуатации чужого труда, что уже безусловно безнравственно. Если ж мы не будем почитать имущество действительно своим, то мы не можем ставить препятствий нуждающимся пользоваться им, а при этом условии оно, конечно, у нас не удержится. Значит, чтоб удержать, - нужно почитать своим, а почитать своим, - значит не признавать учения о благодати, т. е. не признавать Христа, возгласившего это учение.
Во-вторых, владение личной собственностью есть или идолослужение, или атеизм. Это видно из следующего.
Идолослужение есть придание религиозного, т. е. абсолютного значения вещи относительной, т. е. нарушение истинного соотношения, существующего между ней и всем. Этим её границы, которые не существуют, если она связана со всем другим естественным нормальным порядком, выступают наружу и очерчиваются. Каждая вещь божественна (и значит, масса золота, серебра или дерева, из которого сделан идол, - тоже божественна), если уметь воспринимать и видеть её истинное положение в становящемся космосе, истинное место её как части, в восстановленном кровью Христа целом. Но как только отрывать её от всего и брать её, как таковую в её отдельности и обособленности, она становится идолом.
Имущества и материальные средства, будучи своего рода прессованной энергией и силой в сжатом потенциированном виде, могут быть чем-то божественным, когда являются общим достоянием и правильно распределёнными между всеми по внутренним узорам освобождённого внутреннего человека. Когда же они вызваны из общей связи прикреплением к отдельному лицу в виде частной собственности - они становятся не только не божественными, но и прямо демоническими, и признание их, как таковых, является идолослужением. Вот почему апостол, который, конечно, умел владеть языком, употребляет такое видимо странное словосочетание: "любостяжание, которое есть идолослужение" (Кол. 3, 5) (нужно ещё заметить, что слово "идолослужение" имело тогда значительно более реальное и менее аллегорическое значение, чем теперь); и в другом месте ещё раз: "любостяжатель, который есть идолослужитель" (Еф. 5, 5).
Но апостол правильно говорит "любостяжание", ибо не всякое владение собственностью есть любостяжание, а потому и не всякое есть и идолослужение. Когда владение собственностью связано с интенсивно переживаемым желанием закреплять имущество непременно за собой и почитать его непременно своим, тогда оно по здравому смыслу и по апостолу есть идолослужение. Но большей частью оно характеризуется присутствием иных переживаний или, вернее, отсутствием тех "идолослужительских" переживаний, но в то же время и отсутствием всяких других переживаний вообще, каковое отсутствие иносказательно можно признавать и за переживание, ибо при этом душа человеческая всё же живет, хотя в пустоте и пустотой, а всё же живет. Такое владение собственностью будет атеизмом, т. е. непризнанием никаких богов, непризнанием даже себя за идола, т. е., попросту говоря, нигилизмом, в самом настоящем смысле этого слова. Ибо по большей части всякого рода "собственники" - и большие, и малые - относятся к собственности или к большей части её так, что просто никак её не переживают, ни как свою, ни как чужую. Она для них что-то внешнее, по существу им чуждое, лежащее вне их сознания, внутренне с ними не связанное, что-то такое косное и мертвое, что не только не подлежит их воздействию, не отпечатлевает их личности, но само отпечатлевается на них, само воздействует на них обезличивающим образом. Ибо права их на неё, при полнейшем отсутствии сознания обязанностей по отношению к ней, обращаются в притязания абсолютно пустые и носящие чисто отрицательный характер, ибо вся суть их только в отрицании прав и притязаний других. Не воздействуя сами положительно, они таким отрицанием не допускают каких бы то ни было положительных воздействий со стороны других, т. е. они как бы стараются изъять свою собственность из общего запаса средств мироздания - Божьего мира и, по крайней мере, в душевном настроении своём уничтожают её совсем, превращая в какую-то пустоту и совершенное ничто. Такой нигилизм есть полное отрицание того, что, по существу, на самом-то деле, собственность их принадлежит Богу, и Бог, создавая её, создавал не даром, а для чего-нибудь определённого и с каким-нибудь намерением. Не давая проявиться и осуществиться Божьему намерению в своей собственности, "собственники" служат прямыми орудиями дьявола, борющегося с намерениями Божьими и искажающего всё то, что Господь сотворил "добро зело". Если душевный нигилизм есть пассивный атеизм, то такое отрицание в союзе с дьяволом власти Бога на всё, что в мире (значит, и на собственность), есть атеизм активный.
Я намеренно взял только два полюса отношения к собственности, полюса, которые в чистом виде, в человеческой психологии, вообще не допускающей ничего особенно чистого, может быть, и не встречаются. В "натуре", конечно, имеется больше "смеси" в различных пропорциях, впрочем, с постоянными составными элементами: немножко атеизма, немножко нигилизма, - тогда много идолослужения; или немножко идолослужения - тогда много атеизма или нигилизма; или же, наконец, что, к счастью, встречается тоже в натуральном виде, т. е. без воздействия сознательных религиозных принципов, - немножко атеизма, немного идолослужения и много истинно христианского отношения к собственности, т. е. не только внутренней несвязанности и отрешённости от неё, но и готовности всегда поделиться ею с нуждающимися.
Уже эти соображения, помимо других, показывают, что истинного отношения к собственности па почве индивидуальной морали установлено быть не может. Индивидуальная мораль определяет отношение к чувству собственности, но не отношение к самой собственности как внешнему явлению; она предписывает каждому быть внутренне свободным и несвязанным ничем внешним, - но быть не связанным ещё не значит не быть обязанным. То, что собственность не должна воздействовать на человека и держать его в рабстве, ещё не значит, что человек не должен сам воздействовать на собственность я подчинять её высшим идеям. Отрешаясь от собственности, человек освобождается только от рабства, но не становится ещё господином. Собственность как внешнее явление остаётся во власти чуждых стихий, - тут нет победы настоящей; есть победа над собой, но не победа над собственностью.
Для победы над собственностью мало силы отдельного лица, нужны коллективные силы и условия жизни общины.
