Ивлим.Ру - информация и развлечения
IgroZone.com Ros-Новости Е-коммерция FoxЖурнал BestКаталог Веб-студия
  FOXЖУРНАЛ
Свежий журнал
Форум журнала
Все рубрики:
Антонова Наталия
Редактор сообщает
Архив анонсов
История очевидцев
Ищешь фильм?
Леонид Багмут: история и литература
Русский вклад
Мы и наши сказки
Леонид Багмут: этика Старого Времени
Виктор Сорокин
Знания массового поражения
Балтин Александр
ТюнингКлуб
Жизнь и её сохранение
Леонид Татарин
Юрий Тубольцев
Домашний очаг
Наука и Техника
Леонид Багмут: стихотворения
Библиотека
Новости
Инфразвук и излучения
Ландшафтный дизайн
Линки
Интернет
Костадинова Елена
Лазарев Никита
Славянский ведизм
Факты
Россия без наркотиков
Музыкальные хроники
ПростоБуряк
Анатолий Максимов
Вера
ПРАВовой ликбез
Архив
О журнале


  ВЕБ-СТУДИЯ
Разработка сайтов
Продвижение сайтов
Интернет-консалтинг

  IVLIM.RU
О проекте
Наши опросы
Обратная связь
Полезные ссылки
Сделать стартовой
В избранное!

  РЕКОМЕНДУЕМ
Doronchenko.Ru
Bugz Team


РАССЫЛКА АНОНСОВ ЖУРНАЛА ХИТРОГО ЛИСА













FoxЖурнал: Библиотека:

ДИСКРЕТНЫЙ ОБЗОР: СМЕРТЬ ИДЕТ, СМЕРТЬ ИДЕТ... ПАЛАЧ И СМЕРТНАЯ КАЗНЬ



«Смерть идет, смерть идет

К белым звездочкам в тумане,

Тянутся цветы герани

За оконный переплет…

Это значит - смерть идет…







Оглавление:

  • СМЕРТЬ ИДЕТ, СМЕРТЬ ИДЕТ...

  • Палач: человек или феномен

  • Христианское мировоззрение и смертная казнь

  • Он отрубил головы 200 преступникам...

  • ТЕРРОРИСТОВ НУЖНО СУДИТЬ ПО ЗАКОНАМ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ! - НО ЭТО СЛИШКОМ ЛЕГКИЙ ВИД НАКАЗАНИЯ
  • Право на смерть



    СМЕРТЬ ИДЕТ, СМЕРТЬ ИДЕТ...



    Андрею Марчуку



    СМЕРТЬ ИДЕТ, СМЕРТЬ ИДЕТ...

    Сегодня зашла Марьяна и сказала, что, похоже, наконец-то обнаружен труп Андрея М.

    Я не поеду в университет. К черту большой биологический практикум. Ко всем чертям. Я сяду у окна и буду смотреть, как снежинки наползают на прохожих, как топорщатся через дорогу мерзлые яблони, похожие на скелетики представителей симпатичной негуманоидной цивилизации.

    Значит, все-таки нашли тело… Мне ненавистно слово «труп». Тело можно обмыть, одеть, похоронить. Над телом можно убиваться, рыдать, причитать и читать пcалтырь. А над трупом?.. Надругаться? Вскрыть, освидетельствовать, эксгумировать? Холодные склизкие слова, пахнущие формалином и анатомичкой. А тело, пусть даже тронутое тлением, еще хранит память о тепле. О бабушкиных пирожках и давнишней ласке, о лужах, согретых июньским солнцем, и горячем, утекающем сквозь пальцы песке.

    Слова, несообразные смерти, и жизни несообразны. Не надо слов. Буду молча всхлипывать в такт завываниям за окном. Оплакать - женское дело.

    Дни сейчас коротки.

    А под вечер, жди, как снег на голову, свалится любовник, суматошный, несвоевременный, незваный. Примется утешать. Ну что ты плачешь… Посмотри, какие мандарины… Я купил самые сладкие… Тебе хорошо со мною?…(Знает хоть кто-нибудь достойный ответ на этот вопрос? Я бы воспользовалась чужим опытом, хоть и не люблю плагиата). Ну иди сюда… И я пойду. А где-то вдали, в холодном кафельном доме в это самый миг будет стынуть тело молодого мужчины, «похожего на пропавшего без вести в марте этого года Андрея М.». Кем-то рожденное, кого-то любившее, оно начнет окаменевать в прикосновениях бирок, шелесте справок и касаниях ледяного скальпеля, медленно и бесповоротно обращаясь в неодушевленный предмет, в труп. А мы тем временем будем валяться во взаимном удовлетворении и мятых простынях. Но холод, лютая стужа этого безрадостного превращения проберутся и сюда, настигнут нас, как плотно ни затыкай щели, как намертво ни закрывай дверь. Тебе хорошо со мною?…- Какого ответа жду я на этот вопрос?..

    И все-то ты врешь… Никто к тебе не придет. Ни сегодня, ни послезавтра, ни дюжину дней спустя. Некому приходить. Разве что ночь свалится на голову, как капюшон. И буду я перед сном торопливо шептать молитвочку, какой бабушка научила. «Упокой Господи душу усопшего раба твоего и прости ему прегрешения вольныя и невольныя, и даруй Царствие Небесное. А мне подай, кого не жалко, в мужья, а всех жалко, так хоть чужака какого укажи, и пусть живет, как жил где-нибудь, счастливый, знать не знает обо мне и ведать не ведает. Просто чтобы «как у людей»… Чтобы выть в голос о своем: «он меня не люби-и-ит», а не сидеть один на один с посторонней смертью. Впотьмах среди бела дня. Не дневать и не ночевать с этой женщиной в черном, которая шуток не понимает».

    Сколько лет я учу слова: греческие, латинские, аглицкие…, а разреветься все равно норовлю славянской невнятной вязью. Баба бабой, дура дурой - высокоумная…

    За окном машины ползут в буран, по стене таракан катится. Все одно и тоже - внутри ли, снаружи ли… К холодильнику подбирается, шельмец... Надо бы встать да хлопнуть его. Но страшно. А вдруг и у них все то же. И так же затормошатся, засуетятся - куда делся, отчего сгинул?! Всего-то вышел погулять как обычно, от шкафа к тумбочке. Не самый бандитский район. А милиция заартачится, грозно усами потрясая, - на каком, мол, основании вы заявление подаете? Еще и дней-то десяти не прошло. И кем, собственно, приходитесь означенному таракану? Не родственники? Ну и гуляйте. Ходють тут, понимаешь, всякие, лично-заинтересованные… Дружок Ваш, небось, давно уж и пол, и возраст поменял, да шляется где-нибудь на Канарах грудастой блондинкой али негром преклонных годов. Знаем, знаем мы этих вольных бизнесменов… Наслышаны… А если еще и вдова в черном крепе, и детишки по лавкам с белыми мягкими надкрыльями… - тоска… тоска… Но что за дело многомиллионной державе до одного сгинувшего таракана. Новые народятся! Разве что друзья кинутся выяснять. Но мне-то почем знать, есть ли у этого бегуна друзья?!… Пусть уж… Бог с ним…

    Ишь ты, почуял что-то. Нырнул в щель.

    А снег плывет себе и плывет, скользит по серому полотну - вялыми хлопьями, медленными белыми лодочками. И как тут не положить старую песню на новые слова:



    «Смерть идет, смерть идет

    К белым звездочкам в тумане,

    Тянутся цветы герани

    За оконный переплет…

    Это значит - смерть идет…


    Просто смерть. Без имени, без званий, без родства, без скоромного неизбежно эгоистического привкуса личной потери. Кем он мне был? Да никем не был… Существовал где-то на окраинах бытия и сознания. Не более того.

    Как и тот, из числа «общих знакомых», что попал под машину, в год, когда я приехала поступать - толстенький дядечка с пошлыми пшеничными усиками. Звали-то его как?… Не помню… я и живых-то редко припоминаю… И что он Гекубе?… Ну, пили как-то раз в одной компании, анекдоты травили - средней пошлости. С кем-то истерика случилась,… Запамятовала, не важно… Какая разница?! Был человек - и нет человека. Смерть в чистом виде - ч.д.а. - как пишут на баночках с химреактивами - чистая для анализа. Просто смерть. Неомраченная - любовью, ненавистью, виной. Денежными или иными отношениями.
    СМЕРТЬ ИДЕТ, СМЕРТЬ ИДЕТ...

    Хотя нет. Неправда. Не вся правда. С Андреем мы когда-то жили в одном доме… Дверь в дверь. Тогда у меня еще была собака и не было - как у той самарянки - мужа. Андрей обитал в большой проходной комнате, а я в комнатушке-тупике, («аппендиксе», как кличет подобные помещения наш просвещенный и велеречивый народ). Каждое утро мы с моей ненаглядной дворнягой пробирались на прогулку мимо дивана, на котором он спал. Скрипела половица, визжал на другой половине дома хозяйский ребенок, солнце грело темные шторы. Андрей ворочался во сне, а по подушке рассыпались мелкие светлые кудряшки. Как у маленького. Смешно. Я на цыпочках кралась по краю ковра, а Мастер мелся впереди, сокрушая хвостом и восторгом все на своем пути, визжа и поскуливая от предвкушения свободы.

    А вечерами мы пили чай в летней кухне и хозяйка, вернее, хозяйкина дочь все в глаза нахваливала Андрея - бывают же мужчины. Нахваливала не от неустроенности, но с извечной женской предусмотрительностью «на всякий случай» и «впрок». Он отнекивался и улыбался, чуть принужденнее, чем обычно. Мастер доедал вчерашний суп. А я жила другим и ждала другого… И опять-таки шел снег. Намерзала на колонке вода.

    Мастера уже давно нет. Теперь вот нет и Андрея.

    Зато остаюсь я. Зачем? Не затем ли, чтобы баюкать память о тех, кого еще нет?… Или уже нет? Как правильнее сказать? Какое из бессильных слов предпочесть?

    Вот и Ролан год назад умер в Тбилиси от передозировки. Ушел - что осталось? Сладкие мои четырнадцатилетние слезы? Пресные стишки? Бессмысленная песенка:



    Привет, Хелен, смотрю в окно - идешь одна.

    Привет, ну вот - опять свободы горький мед…

    Хелен, Хелен, ты пойми…


    Не поняла. И никогда уже не поймет. Вышла замуж, родила ребенка, носит под сердцем второго. Правильно, в общем-то. Так и надо.

    А я тогда зимой так и не пригласила его на танец… Ну а после и случая не было, и охоты... Выросла. Переболела. Перебежала по досточке из одного возраста в другой. Но в том в январе...

    Ролан хохотал, тискал девчонок и лез к ним целоваться, а гитара стояла на стуле в углу, и струны на ней чуть заметно дрожали в такт звукам из динамика...

    Шел снег. Кто-то распахнул окно, и в жарком, ритмически организованном пространстве замелькали снежинки - зеленые, синие, красные в свете самодельной цветомузыки. А танец был белый. Но для меня все-таки недостаточно бел. И я замерла у стены, приложив ко лбу снежок, чтобы остыть, но это не помогло. Только краска потекла по лицу, дешевенькая турецкая косметика. А я так и продолжала тлеть под снегопадом, словно занесенный бураном костер, пока музыка не умолкла.

    Пять лет спустя случайная попутчица в поезде обмолвилась - знаешь, ведь Рол умер. А я и не знала. Все и всегда узнавала последней. Из третьих рук. Вот и об Андрее тоже. Но Андрей не Рол, не Лада, не Веничка, с ним не связано ни приступов иступленного страха, ни стыда, ни зависти, ни восторга. Ну, встречались потом пару раз в транспорте. Так ведь Харьков - город маленький. Кого там только не встретишь.

    Их фирма собирала компьютеры. Получалось чуть дешевле, чем в магазинах. Это все что мне известно. Наверное, дела у них шли неплохо. Я не интересовалась.

    Говорю же - чужой совсем человек. Посторонний. Кто вообще тогда приволок его ко мне на день рождения?… Ума не приложу. Сама позвать я точно не догадалась. Но он оказался кстати. У него имелся этот редкий дар «быть кстати», ненавязчиво, без лишней суеты оказаться «ко времени» и «к месту»: принести именно то, что нужно - конфеты, вино (еды-то мы наготовили, а вот на сласти и выпивку не осталось ни гроша), сказать тост, поддержать нешумное веселье.

    Я была очень несчастлива в тот свой день рождения и оттого беспробудно и безрадостно хохотала, и глядела по сторонам пустым невидящим взором, собственное горе застилало мне белый свет как копеечку. Снега не было, но кажется, шел дождь. Гости, насыщаясь, добрели, дети хулиганили, собаки норовили затеять драку. Знать бы, как оно обернется, запоминала бы каждый жест, всякое неслучайно сказанное слово. А так… даже фотографий не осталось. Еще помню - Андрей слегка порозовел от выпитого вина, и это было ему к лицу - но стану ли помнить об этом через год? Десять лет спустя? Двадцать?

    Меркнет за окном или это все слезы мои?… Дни короче, жизни короче… За что боролись?! Я собиралась заглянуть к нему как-нибудь в гости «на огонек», да так и не дошла. Так вот и до меня кто-нибудь когда-нибудь не дойдет. А быть может, уже не дошел. Одна лишь зима достигает нас всех бесперебойно и строго по расписанию. Одна лишь смерть. А прежде нее беспамятство.


    Мария КОНДРАТОВА

    http://hronos.km.ru/text/2002/kondr_smert.html
  • В оглавление



    Палач: человек или феномен

    Палач: человек или феномен


    "Тут он взглянул в мою сторону; я поглядел на его лицо и всё понял..."

    "Идиот"


    «Он отрубил головы 200-м преступникам…» Так называется статья, опубликованная в испанской El Mundo, полный перевод которой представлен на ниже 'Он отрубил головы 200 преступникам...'

    Он, говорится в подзаголовке, «не испытывает при этом никаких угрызений совести, но и вряд ли забудет первую казнь, которую увидел в возрасте 16 лет в Алжире. Палачом был его отец. Мэсонье воздает хвалу изобретению мсье Гильотена».
    Он вспоминает первую казнь: «…Все произошло очень быстро. Лишь какие-то три секунды отделяют основание гильотины от вознесенного над ней ножа. Но ожидание и давящая напряженная тишина, окружавшие меня на протяжении вот уже целого часа, были настолько невыносимы, что когда нож упал – «шшшах!» - я закричал: «А-а-а!». И затем из свежей раны вырвался фонтан крови… И потом - несколько маленьких ручейков из сонной артерии… Не то чтобы к этому можно было привыкнуть, но, когда ты четко знаешь, в чем состоит твоя задача, то концентрируешься лишь на своей работе».

    Работа палача, феномен палача – тема статьи Кристины Фраде. В качестве примера взят Фернан Мэсонье (Fernand Meyssonnier), о котором подробно рассказывает автор.
    Первая казнь больше всего запомнилась Мэсонье. Тогда ему было 16, а его отец занимал должность главного палача Алжира. Мэсонье-старший за 30 лет - с 1928 по 1958 годы – отрубил головы 300 преступникам; сын продолжил дело отца с тем же успехом, казнив не менее 200 человек… Мэсонье-младшему большей частью довелось работать в то время, когда алжирский народ восстал и вел национально-освободительную борьбу против французского колониализма. Сам он был т.н. pieds-noirs – алжирец французского происхождения.
    Фернан Мэсонье дожил до 72 лет. El Mundo ни в коем случае не характеризует его как «садиста» или «кровожадного убийцу» – наоборот, издание повествует о том, как горячо любил Месонье балет и оперное искусство, что он был, судя по всему, истинным поборником правосудия, да к тому же еще изобретательным коммерсантом и основателем музея… и что ему было свойственно «гуманное отношение к людям».
    О себе сам Мэсонье красноречиво рассказал в книге «Слова палача» (Paroles de bourreau). В частности, о том, что выбрал, как и его отец, себе работу у гильотины «из-за тех привилегий, что давала эта работа» (положение в обществе, охрана, оплачиваемые путешествия, дружба с «большими людьми» и пр.). И вообще, палачи ни в чем особенно не нуждались – Мэсонье-старший держал вдобавок бар-ресторан, который обеспечивал этой «династии» неплохой доход…

    Мы не будем пересказывать всю статью в El Mundo и биографию Мэсонье – читатель при желании сам может ознакомиться с ней по ссылке в конце текста. Приведем еще лишь несколько цитат.
    Фернан Мэсонье – о том, чем для него первоначально была работа гильотинщика: «…это как пожизненная субсидия, предоставляемая в обмен на определенные услуги, в обычное время сводившиеся к казни двух-трех человек в год».
    О том, что не испытывал ни малейшего удовольствия от своей работы, но верил в необходимость возмездия: «Я исполнял приговор, не испытывая к осужденному никакой ненависти, какой бы ни была его вина. Но я никогда и не проявлял слабости, потому как всегда помнил о беззащитных жертвах, возможно, подвергнутых пыткам и о родственниках этих жертв. Я был карающей рукой Правосудия и горд этим…»
    О том, что иногда поступал по-своему: «Когда к смертной казни приговорили нескольких коммунистов лишь за то, что они развешивали на стенах города листовки, я не смог привести приговор в исполнение. Сказался больным и остался дома».
    Об «ошибках правосудия»: «Лучше сохранить жизнь 99 преступникам, чем казнить одного невиновного».
    О том, почему сейчас во многих странах мира отменяется смертная казнь: «Изменился менталитет людей, они стали более развитыми и чувствительными».
    «Я всегда знал, кого казню и за что. И, если государство возложило на нас эту печальную и тяжелую обязанность, то лишь потому, что нас считали справедливыми, честными и не держащими ни на кого зла в сердце».
    Однако, El Mundo отмечает: “ритуал приведения в исполнение смертного приговора Мэсонье-сын описывает настолько подробно, что по телу читателя начинают бегать мурашки». Вместе с тем, «и отец, и сын всегда следовали одному принципу: выполнить свою работу чисто и как можно быстрее, чтобы не продлевать и без того невыносимые страдания приговоренных».
    …72-летний Фернан Мэсонье, больной раком печени – о своей неизлечимой болезни: «Ха-ха-ха! Как могу я - человек, обезглавивший 200 преступников, бояться смерти? Это было бы нелепо».

    В своем время “ПРАВДА.Ру” поднимала тему смертной казни в нашей стране, предлагала читателям высказаться. Тогда мы получили много откликов, наиболее интересные из них были опубликованы. Сейчас мы открываем новую дискуссию и предлагаем читателям по-своему ответить на вопрос, вынесенный в заглавие этого материала.

    Сергей СТЕФАНОВ

    ПРАВДА.Ру

    ***
    "...- Я непременно хочу слышать, - повторила Аделаида.
    - Давеча, действительно, - обратился к ней князь, несколько опять одушевляясь (он, казалось, очень скоро и доверчиво одушевлялся), - действительно у меня мысль была, когда вы у меня сюжет для картины спрашивали, дать вам сюжет: нарисовать лицо приговоренного за минуту до удара гильйотины, когда еще он на эшафоте стоит, пред тем как ложиться на эту доску.
    - Как лицо? Одно лицо? - спросила Аделаида: - странный будет сюжет, и какая же тут картина?
    - Не знаю, почему же? - с жаром настаивал князь: - я в Базеле недавно одну такую картину видел. Мне очень хочется вам рассказать... Я когда-нибудь расскажу... очень меня поразила.
    - О базельской картине вы непременно расскажете после, - сказала Аделаида, - а теперь растолкуйте мне картину из этой казни. Можете передать так, как вы это себе представляете? Как же это лицо нарисовать? Так, одно лицо? Какое же это лицо?
    - Это ровно за минуту до смерти, - с полною готовностию начал князь, увлекаясь воспоминанием и, повидимому, тотчас же забыв о всем остальном, - тот самый момент, когда он поднялся на лесенку и только что ступил на эшафот. Тут он взглянул в мою сторону; я поглядел на его лицо и всё понял... Впрочем, ведь как это рассказать! Мне ужасно бы ужасно бы хотелось, чтобы вы или кто-нибудь это нарисовал! Лучше бы, если бы вы! Я тогда же подумал, что картина будет полезная. Зияете, тут нужно всё представить, что было заранее, всё, всё. Он жил в тюрьме и ждал казни, по крайней мере еще чрез неделю; он как-то рассчитывал на обыкновенную формалистику, что бумага еще должна куда-то пойти и только чрез неделю выйдет. А тут вдруг по какому-то случаю дело было сокращено. В пять часов утра он спал. Это было в конце Октября; в пять часов еще холодно и темно. Вошел тюремный пристав тихонько, со стражей, и осторожно тронул его за плечо; тот приподнялся, облокотился, - видит свет: "что такое?" - "В десятом часу смертная казнь". Он со сна не поверил, начал-было спорить, что бумага выйдет чрез неделю, но когда совсем очнулся, перестал спорить и замолчал, - так рассказывали, - потом сказал: "Всё-таки тяжело так вдруг"... и опять замолк, и уже ничего не хотел говорить. Тут часа три-четыре проходят на известные вещи: на священника, на завтрак, к которому ему вино, кофей и говядину дают (ну, не насмешка ли это? Ведь, подумаешь, как это жестоко, а с другой стороны, ей богу, эти невинные люди от чистого сердца делают и уверены, что это человеколюбие), потом туалет (вы знаете, что такое туалет преступника?), наконец везут по городу до эшафота... Я думаю, что вот тут тоже кажется, что еще бесконечно жить остается, пока везут. Мне кажется, он наверно думал дорогой: "Еще долго, еще жить три улицы остается; вот эту проеду, потом еще та останется, потом еще та, где булочник направо... еще когда-то доедем до булочника!" Кругом народ, крик, шум, десять тысяч лиц, десять тысяч глаз, - всё это надо перенести, а главное, мысль: "вот их десять тысяч, а их никого не казнят, а меня-то казнят!" Ну, вот это всё предварительно. На эшафот ведет лесенка; тут он пред лесенкой вдруг заплакал, а это был сильный и мужественный человек, большой злодей, говорят, был. С ним всё время неотлучно был священник, и в тележке с ним ехал, и всё говорил, - вряд ли тот слышал: и начнет слушать, а с третьего слова уж не понимает. Так должно быть. Наконец стал всходить на лесенку; тут ноги перевязаны и потому движутся шагами мелкими. Священник, должно быть, человек умный, перестал говорить, а всё ему крест давал целовать. Внизу лесенки он был очень бледен, а как поднялся и стал на эшафот, стал вдруг белый как бумага, совершенно как белая писчая бумага. Наверно у него ноги слабели и деревенели, и тошнота была, - как будто что его давит в горле, и от этого точно щекотно, - чувствовали вы это когда-нибудь в испуге или в очень страшные минуты, когда и весь рассудок остается, но никакой уже власти не имеет? Мне кажется, если, например, неминуемая гибель, дом на вас валится, то тут вдруг ужасно захочется сесть и закрыть глаза и ждать - будь что будет!.. Вот тут-то, когда начиналась эта слабость, священник поскорей, скорым таким жестом и молча, ему крест к самым губам вдруг подставлял, маленький такой крест, серебряный, четырехконечный, - часто подставлял, поминутно. И как только крест касался губ, он глаза открывал, и опять на несколько секунд как бы оживлялся, и ноги шли. Крест он с жадностию целовал, спешил целовать, точно спешил не забыть захватить что-то про запас, на всякий случай, но вряд ли в эту минуту что-нибудь религиозное сознавал. И так было до самой доски... Странно, что редко в эти самые последние секунды в обморок падают! Напротив, голова ужасно живет и работает, должно быть,, сильно, сильно, сильно, как машина в ходу; я воображаю, так и стучат разные мысли, всё неконченные и, может быть, и смешные, посторонние такие мысли: "вот этот глядит - у него бородавка на лбу, вот у палача одна нижняя пуговица заржавела...", а между тем, всё знаешь и всё помнишь; одна такая точка есть, которой никак нельзя забыть, и в обморок упасть нельзя, и всё около нее, около этой точки ходит и вертится. И подумать, что это так до самой последней четверти секунды, когда уже голова на плахе лежит, и ждет, и... знает, и вдруг услышит над собой, как железо склизнуло! Это непременно услышишь! Я бы, если бы лежал, я бы нарочно слушал и услышал! Тут, может быть, только одна десятая доля мгновения, но непременно услышишь! И представьте же, до сих пор еще спорят, что, может быть, голова когда и отлетит, то еще с секунду, может быть, знает, что она отлетела, - каково понятие! А что если пять секунд!.. Нарисуйте эшафот так, чтобы видна была ясно и близко одна только последняя ступень; преступник ступил на нее: голова, лицо бледное как бумага, священник протягивает крест, тот с жадностию протягивает свои синие губы и глядит, и - все знает. Крест и голова, вот картина, лицо священника, палача, его двух служителей и несколько голов и глаз снизу, - всё это можно нарисовать как бы на третьем плане, в тумане, для аксессуара... Вот какая картина. Князь замолк и поглядел на всех..."
    (Из романа Ф.М.Достоевского "Идиот")


    http://pravda.ru/main/2002/10/02/47891.html
  • В оглавление



    Христианское мировоззрение и смертная казнь

    Отклик на публикацию обозревателя «ПРАВДЫ.Ру» Сергея Стефанова «Палач: человек или феномен. /Приглашение к дискуссии/»



    …Абсурдист Камю выбрал этот же предмет для одной из своих повестей: душа-человек, добрейший и приятнейший, работает палачом... Можно отвернуться, оказаться от разговора, сказать, что палачей очень мало, а при отмене смертной казни их вовсе не будет - но разум услужливо протягивает цепочку: палач -- солдат - полицейский - чиновник... Разница-то лишь в эмоциональной аранжировке (фонтаны крови и пр.), а не в сути дела.

    Со мной в больнице только что лежал парень, который в армии был снайпером. Как-то среди ночи его подняли, дали винтовку с боевыми патронами, и куда-то повезли. Оказалось, кто-то сбежал с караула, уже успел кого-то застрелить, и теперь отстреливается от окруживших его солдат... Короче говоря, мой сосед по палате убил человека выстрелом в лоб. Что из сказанного про палача неприменимо к нему?

    Выход из этого абсурда -- через признание нашей греховной природы (и, соответственно, греховности всей социальной сферы) и невозможности самостоятельного ее исправления. Палач просто лишний раз напоминает нам об этом. Избавление же от греха (греховности) -- не своей рукой, а Божией: "человекам сие невозможно, у Бога же вся возможна суть".

    В связи с этим возникает естественный вопрос о смертной казни. На пользу она или во вред? Ответ не будет "догматическим": иногда во вред, а иногда и на пользу. Не могу ничего сказать о нынешнем положении дел в России: просто не знаю конкретных обстоятельств, а без них ответ невозможен. В США на сегодняшний день запрет смертой казни был бы во вред - но это особая тема.

    Многие со мной не согласятся и скажут, что христианское мировоззрение в принципе несовместимо со смертной казнью. Это ошибка. Ключ к пониманию этого см. в предыдущем абзаце.

    Оппоненты нередко цитируют Св. Писание - Шестую заповедь. Однако те, кто это делают, лишь демонстрируют свое незнание Библии. Спросите их, случалось ли им читать книгу Исхода хоть на несколько страниц дальше Десятословия, и что там Господь сказал Моисею в отношении смертной казни…

    Подробнее на эту тему сказано в превосходной классической статье митрополита Антония (Храповицкого) "Христианская вера и война".

    Иеродиакон МАКАРИЙ

    http://society.pravda.ru/society/2002/8/26/80/1735_.html

  • В оглавление


    Он отрубил головы 200 преступникам... ("El Mundo", Испания)
    - не испытывает при этом никаких угрызений совести, но и вряд ли забудет первую казнь, которую увидел в возрасте 16 лет в Алжире. Палачом был его отец. Мэсонье воздает хвалу изобретению мсье Гильотена

    «Все произошло очень быстро. Лишь какие-то три секунды отделяют основание гильотины от вознесенного над ней ножа. Но ожидание и давящая напряженная тишина, окружавшие меня на протяжении вот уже целого часа, были настолько невыносимы, что когда нож упал - «шшшах!» - я закричал: «А-а-а!»-. И затем из свежей раны вырвался фонтан крови: быстро, как если бы из двух стаканов плеснули жидкость метра на три. Огромный поток, фууууух-. И потом - несколько маленьких ручейков из сонной артерии-. Не то чтобы к этому можно было привыкнуть, но, когда ты четко знаешь, в чем состоит твоя задача, то концентрируешься лишь на своей работе».

    Из всех казней, на которых пришлось присутствовать Фернану Мэсонье (Fernand Meyssonnier), самое живое воспоминание он сохранил лишь о первой. На тот момент Мэсонье было лишь 16 лет, и он сопровождал своего отца - Мориса (Maurice) - занимавшего должность главного палача Алжира. С 1928 по 1958 годы Мэсонье-отец отрубил головы 300 преступникам, и Мэсонье-сын, пошедший по его стопам, от него не отстал: работая палачом, он обезглавил не менее 200 человек. При этом основная часть работы пришлась на времена восстания алжирского народа против французского колониализма и его войны за независимость. Но не судите его строго, тем более за глаза. 72-летний Фернан Мэсонье был кем угодно, но только не садистом и не кровожадным убийцей. Он был поклонником балета и оперного искусства, любителем истории и поборником правосудия, изобретательным коммерсантом, эмигрантом на Таити, основателем музея-. Историю своей жизни и работы он рассказывает в соавторстве с антропологом Жаном-Мишелем Бесеттом (Jean-Michel Bessette) в книге «Paroles de bourreau» («Слова палача»), которую только что выпустило в свет издательство «Editions Imago». Может показаться неожиданностью, но вся эта книга пронизана - гуманным отношением к людям.

    Когда Фернана Мэсонье спрашивают, почему и его отец, и он выбрали орудием своего труда гильотину, бывший палач отвечает прямо: «Из-за тех привилегий, что нам давала эта работа». Фернан происходил из семьи так называемых «pieds-noirs» - алжирцев французского происхождения - потомков выходцев из Франции, что обосновались в Алжире в 19 веке. Отец будущего палача держал в столице бар-ресторан «Cafй Laperlier», приносивший доход, дававший им возможность жить, ни в чем себе не отказывая.

    Самым интересным в работе палача была не оплата как таковая - хотя Мэсонье и получали вознаграждение за свои услуги, в три раза превышавшие доходы прокурора, которому они подчинялись - а разрешение на ношение оружия, полицейская охрана, оплачиваемые путешествия по всей стране (в те районы, где нужно было кого-то казнить), но, прежде всего, - положение в обществе. Мэсонье водили дружбу с политиками, судьями, комиссарами полиции и были весьма уважаемыми людьми. «Каждому нравится, когда к нему относятся с должным почтением», - говорит Фернан.

    Сначала он воспринимал свое занятие, как «пожизненную субсидию, предоставляемую ему в обмен на определенные услуги, в обычное время сводившиеся к казни двух-трех человек в год». Многим не нравится деятельность подобного рода, но Фернан мог бы ее сравнить с работой жестянщика, таксиста, охранника в порту или даже контрабандиста, потому как некоторые из этих профессий он успел освоить за свою жизнь. Но Мэсонье никогда, никогда, не получал удовольствие от того, чем занимался. На самом же деле, Фернан Мэсонье мечтал стать танцором или священником: в обыденной жизни он, да и его отец тоже, были людьми скорее робкими. Даже слабо кровоточащая рана на голове кого-нибудь из друзей, полученная после небольшого удара или падения, или внутривенные инъекции, которые врач приходил делать его матери, могли довести Фернана до полуобморочного состояния.

    Нет, ни отец ни сын не получали ни малейшего удовольствия, отрубая головы, но оба верили в правоту возмездия, признавали смертную казнь и готовы были привести приговор в исполнение. «Я исполнял приговор, не испытывая к осужденному никакой ненависти, какой бы ни была его вина. Но я никогда и не проявлял слабости, потому как всегда помнил о беззащитных жертвах, возможно, подвергнутых пыткам и о родственниках этих жертв, - пишет Мэсонье в своей книге. - Я был карающей рукой Правосудия и горд этим». И никаких угрызений совести или ночных кошмаров. У Фернана Мэсонье всегда было свободное время и потому он старался ходить на заседания суда, на которых выносились смертные приговоры, и всегда знал, чью голову он будет держать в руках до того как ее отрубит острый нож гильотины. Правда, бывший палач говорит, что будь он прокурором, он не стал бы так часто требовать высшей меры наказания. «Когда к смертной казни приговорили нескольких коммунистов лишь за то, что они развешивали на стенах города листовки, я не смог привести приговор в исполнение. Сказался больным и остался дома».

    Больше всего Фернан Мэсонье боится ошибок Правосудия: за свою долгую жизнь он пришел к мысли, что «лучше сохранить жизнь 99 преступникам, чем казнить одного невиновного». Его настолько затронул случай с неким Лесурке (Lesurque), возможно, ставшим жертвой судебной ошибки, что, хотя сам Мэсонье и не имел к этой казни никакого отношения, он позаботился о надгробии для его могилы и следит за тем, чтобы там всегда были живые цветы. «Как бывший палач, я так или иначе несу ответственность за жизнь общества», - признается Мэсонье. А, кроме того, он говорит, что вряд ли мог бы стать военным и сбрасывать бомбы на головы невинным людям, которых никогда в жизни не видел. «Я всегда знал, кого казню и за что. И, если государство возложило на нас эту печальную и тяжелую обязанность, то лишь потому, что нас считали справедливыми, честными и не держащими ни на кого зла в сердце».

    Но Мэсонье были и профессионалами своего дела. На казнь они всегда приходили в белых рубашках и черных галстуках, а ритуал приведения в исполнение смертного приговора Мэсонье-сын описывает настолько подробно, что по телу читателя начинают бегать мурашки. И отец, и сын всегда следовали одному принципу: выполнить свою работу чисто и как можно быстрее, чтобы не продлевать и без того невыносимые страдания приговоренных. Более того, Фернан уверен, что такой способ казни человека, как гильотина, является самым безболезненным. Мэсонье-отец даже придумал свою уловку, чтобы несчастные видели устрашающую гильотину лишь в самый последний момент: пытаясь отвлечь внимание приговоренного, Морис Мэсонье говорил: «Осторожно, здесь ступенька!». Фернан также пытался быть с преступниками предупредительным и не пугать их без надобности: страх и без того переполнял все их существо. Некоторые казненные вызывали у Мэсонье-сына уважение, потому как держали себя достойно до самого конца, а кого-то бывшему плачу хотелось даже спасти, например, отравительницу Мадлен Мутон (Madeleine Mouton) - единственную женщину, обезглавленную им. И абсолютно каждому он сострадал.

    Фернан Мэсонье понимает, почему сейчас смертная казнь отменяется: «Изменился менталитет людей, они стали более развитыми и чувствительными». Коридоры смерти в Соединенных Штатах, где заключенные проводят несколько ужасных лет, даже не зная, что их ожидает - жизнь или смерть - кажутся ему чудовищным изобретением. Но бывший палач полностью согласен с тем, что убийцу или человека, изнасиловавшего детей, нельзя выпускать на свободу после нескольких лет заключения. «Пожизненное заключение может быть приравнено к смертной казни, но сроки пребывания в тюрьме должны быть длиннее, без сокращения или смягчения приговора».

    Сегодня в своем доме на юге Франции, маленьком городке Фонтэн-де-Воклюз, каждый день противостоит смерти сам Фернан Мэсонье, страдающий от рака печени. Страх? «Ха-ха-ха! Как могу я - человек, обезглавивший 200 преступников, бояться смерти? Это было бы нелепо».

    Кристина Фраде / Cristina Frade, 02 октября 2002


    http://www.inosmi.ru/translation/160024.html

  • В оглавление


    ТЕРРОРИСТОВ НУЖНО СУДИТЬ ПО ЗАКОНАМ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ! - НО ЭТО СЛИШКОМ ЛЕГКИЙ ВИД НАКАЗАНИЯ

    «Трагические события в Каспийске 9 мая, унесшие жизни нескольких десятков человек, всколыхнули российское общество. С новой силой разгорается в стране дискуссия по поводу отмены моратория на смертную казнь… ОРТ приводит слова военнослужащего Арсена Серкило: «Очень тяжело было пережить это. На всю жизнь, конечно, запомнится. Задушил бы голыми руками, они только разозлили нас, таким людям нельзя жить на свете…»
    Мы предложили читателям высказать свое мнение по вопросу сохранения или отмены высшей меры наказания в нашей стране.

    Надо сказать, что подавляющее большинство откликов все же сводится к тому, что смертную казнь в России отменять НЕЛЬЗЯ. Рано еще.
    Ниже приводятся некоторые из мнений, вызванных публикацией нашей статьи.

    Олег:
    «Доводы наших властей по поводу сохранения моратория на смертную казнь имеют мало чего общего с реальной действительностью в стране. Под маловразумительным бормотанием по этому поводу скрыто лишь одно - не испачкать своим самостоятельным мышлением фрак, выданный напрокат Евросоюзом. Иначе отберут.
    Почему бы, следуя логике защитников отмены смертной казни, не отменить и другие строгие наказания, как, например, пожизненное лишение свободы? Это намного бесчеловечней, чем лишение свободы слова. Такая мера вызвала бы дикий восторг на Западе, нас бы даже стали допускать в их салоны. И в запасе у наших либеральных демократов могло бы набраться много аргументов против угнетателей человеческой свободы. Но между тем, это лишь подчеркнуло бы всю абсурдность отмены сегодня в нашей стране смертной казни.
    Если государство призвано защитить интересы каждого гражданина, то тем более оно обязано искупить свою вину перед теми, кого не уберегло, в том числе, и в силу своего европеизированного отношения к убийцам.
    И последнее. Если бесчеловечно приговаривать убийц к смертной казни, то как же классифицировать то, что его могут лишить жизни те же правоохранительные органы, скажем, при попытке бегства или при оказании сопротивления?
    Любое преступление должно быть наказано. Преступление против человеческой жизни - вдвойне.»

    Василий Трофимовский:
    «Очень удивился, когда прочитал в газете, что за убийство трех человек подонку дали 8 лет. Это смехотворно, и этим преступность можно только увеличить! Да, смертную казнь отменять очень и очень рано. Это мое мнение.»

    Представившийся как James Bond:
    «Демократия - это не когда всё можно, а, в первую очередь, – когда порядок. А когда всё можно - это бардак. Поэтому - стоит принять закон, позволяющий выносить смертный приговор, только суду присяжных.
    Ведь посудите сами - сегодня убийцам нечего бояться! Главное - не сопротивляться при задержании, а потом - опять в санаторий. Ведь жизнь в тюрьме и вне её для них почти не отличается. А жаль.»

    Иван Новиков:
    «…Страх наказания личной смертью…во все времена выступал как сильнейший инструмент, поддерживающий общественный порядок и личную безопасность членов общества… Сегодня, когда сдерживающие религиозные мотивы резко ослаблены, …широко пропагандируется культ денег, насилия и разврата, - весьма трудно удержать людей от искушения совершить преступление против общества. С другой стороны, слабость общества, заключенная в его неспособности эффективно запугивать граждан неотвратимостью и жестокостью наказания, является благодатной почвой для разного рода тоталитарных сект, маньяков, регигиозных фанатиков и просто деградирующих личностей. В такой обстановке неизбежно ослабление безопасности членов общества и появление существенной угрозы стабильности.
    В этих условиях введение смертной казни в настоящий момент - оправдано.
    При этом общество должно, в любом случае, весьма и весьма тщательно контролировать случаи применения смертной казни. Ведь любой невиновный человек, казненный обществом, разрушает веру в справедливость этого самого общества… Целесообразно…применять смертную казнь только по решению суда присяжных.»

    Юрий Александров:
    «Несмотря на большой интерес народа к теме наказаний, в том числе смертной казни, не могу не считать обращение СМИ к этой теме ничем иным, кроме как желанием поднять свой рейтинг путем возбужения народных чувств. Никакого ужесточения никаких наказаний не будет никогда! Представьте себе, что банда отморозков терроризирует деревню. Отнимает у жителей деньги, требует с них дань за воду, электричество, отнимает землю. В деревне умирают старики, болеют без врачей и тупеют без учителей дети, а народ за долгие годы отучен от сопротивления.
    И вот, кто-то в деревне говорит, что надо бы наказать бандитов, закон ужесточить. Ну и как, позволят бандиты это сделать?.. Да купленные ими два бывших пастуха, сидящих в районной думе, за квартиру в городе спокойно проголосуют и за введение блокады своей деревни.
    Вот так в нашей общей деревне дела и обстоят. И никогда, никакими силами вы не отгоните бандитов от кормушки!
    Могли бы вернуться в нашу деревню молодые парни из армии и навести порядок. Не тут-то было! Именно поэтому армию и разрушают, поддерживают дедовщину и коррупцию, чтобы не появились молодые люди с идеями и оружием в руках. А безоружным с бандитами не справиться.
    Ну не верю я, что бандиты, кормящиеся «с деревни», подпишут себе сами смертный приговор! Желаю успехов в Вашем трудном, но бессмысленном начинании…»

    Дмитрий Л.:
    «…Многие отказываются признать, что есть интересы убийцы, а есть интересы общества, законами которого этот убийца пренебрегает. Эти интересы антагонистичны, непримиримы. Чью сторону должно принимать государство - преступника или общества? Многие бурно возмущаются таким противопоставлением, но от правды за эмоциями не спрятаться. Когда законопослушные живут под дулом пистолета, надо выбирать, на чьей вы стороне.
    …Для многих рецидивистов она (тюрьма – С.С.) - вовсе не наказание, а привычный образ жизни. Просто небольшое ограничение свободы передвижения, где его еще бесплатно кормят и поят. К тому же это иногда сменяется кратковременным "отпуском" на волю. Единственная и абсолютная ценность для них - это собственная жизнь. Некоторых способна отрезвить только перспектива смертной казни. О чём думает рецидивист, замышляя преступление? "Во-первых, я не попадусь, а если и попадусь, в тюрьме тоже жить можно, даже если не спасёт амнистия". А что он будет думать, если злостных преступников станут всё-таки лишать жизни? "Я, конечно, не попадусь, но, а если...? Это будет конец".
    …Теперь уже большинство россиян и не помнит про дело Пиньковского. Разглашение им государственных тайн обошлось каждому жителю нашей страны в круглую копеечку. Представим, что его не расстреляли, какова бы была его судьба? Посидел бы он год - полтора в тюрьме, и его обменяли бы на какого-нибудь нашего бедолагу. И жил бы сей торговец со своими ценностями где-нибудь в Майями на вилле, купленной за тридцать миллионов сребреников. Не правда ли, была бы эффектная реклама для тех, кто сегодня находится у государственных секретов?
    Тонкое наблюдение: в последние годы у нас в России количество убийств, в том числе заказных, неимоверно выросло; это как раз и совпало с пропагандой идей «помилования» преступников и отмены смертной казни, или «неприведения в действие» последней.»

    Надежда:
    «Террористов нужно судить по законам военного времени, со всеми вытекающими отсюда последствиями.»

    Антон:
    «…Нет! Нельзя вводить смертную казнь. Во-первых, нередки судебные ошибки, а приведенную в действие смертную казнь как наказание не отменишь. Во-вторых, это лишает человека возможности будущего покаяния за совершенное им. В-третьих, это слишком легкий вид наказания, совершенно не соответствующий тяжести поступка; пожизненное заключение — это длительная мука, а смертная казнь — раз и все. В-четвертых, это противоречит заповеди Христа «не убий». Никакого основания убивать пойманного и уже изолированного преступника у нас нет».

    Юлия А.С.:
    «…Ситуация в России складывается, прямо скажем - устрашающая… Сами знаете условия нынешних тюрем и колоний. Оттуда выходят законченными негодяями, а никак не раскаявшимися грешниками… Все эти тюрьмы и колонии переполнены так, что уже туда никого невозможно принять, и в итоге это кончается АМНИСТИЕЙ, которая фактически призвана освободить места в колониях и тюрьмах для новых преступников, а те, что сидели, выходят на свободу! Дали срок - 10 лет, а он через 2 годика опять за старое взялся.
    Может сначала стоит начать нашему правительству с пересмотра качества и количества мест содержания заключенных?.. Прежде, чем решать такие вопросы (жить-не жить человеку) надо бы другие порешать…»

    Подготовил Сергей СТЕФАНОВ,

    http://www.pravda.ru/politics/2002/05/22/41533.html
  • В оглавление



    Право на смерть


    Я не буду описывать эти мучения. Не хочу. Просто потому, что их невозможно описать. Такого даже под анестезией не выдержать. Я выдержал лишь из-за того, что эти ублюдки не догадались спросить - хочу я выдерживать или нет. Мое мнение их не интересовало.

    Когда все кончилось, я открыл глаза и посмотрел на лица браминов. Их было трое. И, как всегда, в белых халатах и марлевых масках. Считается, что маски они носят, чтобы не подцепить от нас какую-нибудь заразу, хотя каждый солдат знает - они просто скрывают от нас лица.
    Я был накачан анестетиками по самые уши, поэтому вся моя память состояла из одних провалов. Какие-то жалкие обрывки воспоминаний.
    - Долго я был на том свете? - спросил я.
    - Больше десяти часов, - ответил один из браминов.
    - Как все случилось?
    - Разве не помнишь? - спросил самый высокий.
    - Пока нет.
    - Ну, - сказал высокий, - твой взвод был в траншее 2645Б-4. На рассвете вы начали атаку на траншею 2645Б-5.
    - И что там случилось?
    - Тебя срезало пулеметной очередью. Новые пули - с мягкой головкой... Неужели не помнишь? Одна в грудь, еще три - по ногам. Санитары подобрали тебя уже покойником.
    - Траншею-то взяли? - спросил я.
    - В тот раз - нет.
    - Ясно...
    Постепенно действие анестетиков слабело и я начал кое-что припоминать. Ребят из моего взвода. Траншею. Старушка 2645Б-4 была мне как дом родной - мы в ней торчали уже год с небольшим, и как траншея она была очень даже ничего. Противник все время пытался ее захватить, и наша утренняя вылазка на самом деле была контратакой. Я вспомнил, как пуля развалила меня на куски - какое невыразимое облегчение я испытал в тот миг!..
    Тут я вспомнил еще кое-что и сел на операционном столе.
    - Минуточку, ребята, - сказал я.
    - Что такое?
    - Ведь крайний срок для воскрешения - восемь часов после смерти, так?
    - Техника совершенствуется, - сказал брамин. - Теперь можно оживлять и через двенадцать часов. И это для всех ранений, кроме серьезных повреждений мозговой ткани.
    - Ну что ж, молодцы, - сказал я. Память прояснилась окончательно и я понял, наконец, что же произошло. - Но на этот раз у вас вышла крупная накладка.
    - Что за чушь, рядовой? - спросил один из них с чисто офицерскими интонациями.
    - Гляньте-ка сюда, - и я протянул ему свой личный жетон. Насколько я мог видеть его лицо, он нахмурился.
    - Черт бы меня побрал! - пробормотал он.
    - Оказывается, наши желания совпадают, - заметил я.
    - Видишь ли, - сказал он. - Траншея была прямо завалена трупами. Нам сказали, что все по первому разу. Приказано было всех поставить на ноги.
    - И вы что, даже не смотрели жетоны?
    - Когда?! У нас была чертова уйма работы! Конечно, мне очень жаль, рядовой. Если бы я знал...
    - К дьяволу ваши сожаления, - перебил я. - Мне нужен Генеральный Инспектор.
    - Ты что, в самом деле думаешь...
    - Думаю, - отрезал я. - Не то чтобы я был крутым законником - в окопах нас учили другим наукам. Но этот иск я предъявлю в лучшем виде. А требовать встречи с Генеральным Инспектором - мое право, и будьте вы все прокляты!
    Они перешли на шепот, а я как следует себя осмотрел. Надо признать, потрудились брамины здорово. Не так хорошо, конечно, как в первые годы войны. Кожу как-то неаккуратно пересадили, да в потрохах я чувствовал непорядок. Правая рука дюйма на два длиннее левой - кто ж это напорол-то? А в общем, вполне...
    Они закончили шептаться и принесли мою форму. Я оделся.
    - Насчет встречи с Генеральным Инспектором, - сказал один из них. Тут есть некоторые трудности. Видишь ли...
    Короче, генерала мне не дали, а подсунули вместо него здоровенного добродушного сержанта - из тех опытных служак, которые потолкуют с тобой с полным пониманием и сочувствием и оставят в уверенности, что дело твое выеденного яйца не стоит, решить его проще простого, так что можно больше не рыпаться.
    - Что случилось, рядовой? - спрашивает он. - Говорят, ты устраиваешь бузу из-за того только, что тебя, мертвеца такого, воскресили?
    - Верно говорят, - отвечаю. - Даже по законам военного времени простой солдат кой-какие права имеет, как мне объясняли... Или это все туфта?
    - Да нет, - говорит сержант. - Почему же туфта...
    - Долг свой я выполнил, - продолжаю. - Семнадцать лет в строю, восемь лет на передовой. Трижды убит, трижды воскрешен. По закону после трех воскрешений каждый имеет право остаться трупом. У меня тот самый случай можешь посмотреть жетон, там все отмечено. А меня опять воскресили! Эти чертовы доктора сваляли дурака, и радости мне от этого никакой. Хочу покоиться в мире.
    - Куда как лучше среди живых, - возражает сержант. - Пока жив, всегда есть шанс стать нестроевым. И ротация идет, хотя и медленно: сам знаешь, людей не хватает... Но шансы-то остаются!
    - Мой шанс уже выпал, - отвечаю. - И лично я предпочитаю помереть.
    - Думаю, могу тебе твердо пообещать, что месяцев через шесть...
    - Я сдохнуть хочу, - вежливо говорю я. - По законам военного времени имею почетное право.
    - Конечно, кто спорит, - отвечает он, улыбаясь. - Но на войне сплошь да рядом случаются ошибки. Особенно на такой войне, как эта.
    Тут он откинулся на спинку стула и сцепил пальцы, закинув руки за голову.
    - Помню, как эта заваруха началась. Все думали, стоит нажать кнопку и все будет ясно. Но и у нас, и у красных было навалом противоракет, и это прикрыло все атомные лавочки. А когда изобрели подавитель цепных реакций, атомные бомбы просто вышвырнули на свалку...
    - Что я, не знаю, что ли?..
    - Враг превосходил нас числом, - строго сказал сержант. - И все еще превосходит. Одних китайцев вон сколько миллионов!.. Армии были нужны новые бойцы, и медики научились воскрешать погибших...
    - Да знаю я... Дружище, поверь, я тоже хочу, чтобы победа осталась за нами. Очень хочу. От всей души. И я был хорошим солдатом. Но меня шлепнули уже три раза, и я...
    - Дело в том, - сказал сержант, - что красные тоже начали воскрешать погибших. И именно сейчас решается - кто кого. Победит тот, кто сможет выставить больше солдат. Через несколько месяцев уже будет ясно, кто победил. А ради такого дела стоит немножко потерпеть и не скулить из-за ерунды. Обещаю, что тебя оставят в покое, когда снова укокошат. А сейчас давай замнем...
    - Хочу говорить с Генеральным Инспектором, - сказал я.
    - Ну что ж, рядовой, - сказал сержант как-то не слишком дружелюбно. Иди-ка ты в комнату 303.

    Я пошел в эту комнату и принялся ждать. Из-за того, что заварилась такая каша, я чувствовал себя слегка неловко. Все-таки война... Но и эти хороши! У солдата тоже права есть, хоть и война. Чертовы брамины...
    Как они получили эту кличку - особая история. Они же не индусы, и тем более не жрецы какие-нибудь - обыкновенные доктора. А словечко это приклеилось к ним после того, как в одной газете появилась о них статья. Тогда все это было еще сенсацией. Парень, который писал статью, жутко восхищался, что врачи могут оживить мертвеца и поставить его в строй. Горячая была новость. Так вот, этот парень цитировал по этому поводу стихи Эмерсона. Начинались они так:

    Пусть кровавый убийца верит в то, что он многих убил,
    А убитые им верят в смерть от ножа или пули,
    Я смеюсь над их верой: мне подвластны орбиты светил,
    Мне подвластно и то, чтобы мертвые к жизни вернулись...


    Такие вот дела. Никогда не знаешь, останется ли убитый тобой парень трупом или будет назавтра вовсю палить в сторону твоей траншеи. И сам ты не знаешь, когда получаешь пулю: насовсем ты сдох или нет. Стихи Эмерсона назывались "Брахма", поэтому наших медиков стали называть браминами.
    Когда тебя оживляют по первому разу, это даже может понравиться. Жить все равно лучше - даже если учесть всякие мучения и так далее. Но когда тебя убивают и воскрешают, убивают и воскрешают, - в конце концов это ужасно надоедает. Начинаешь думать, не слишком ли много раз ты помер, и смерть представляется уже чем-то вроде возможности отдохнуть от этого кошмара. Нужно только, чтобы тебя больше не оживляли - только и всего. Вечный покой, и ничего более.
    Эти умники наверху быстро сообразили, что если солдата слишком часто оживлять, это начинает действовать ему на нервы и подрывает боевой дух. Поэтому они установили предел - не больше трех воскрешений на брата. После третьего раза можешь выбирать ротацию или спокойную смерть. Рекомендуется выбирать второе - попробуйте-ка себе представить, какое воздействие может оказать человек, который помирал целых три раза, на нравственное состояние гражданских. И большая часть строевиков после третьего воскрешения действительно предпочитают гарантированную смерть.
    А меня вот надули и воскресили в четвертый раз. Я, вообще-то, патриот каких поискать, но это вовсе не значит, что эта шутка у них пройдет.

    В конце концов, я удостоился аудиенции самого адъютанта Генерального Инспектора - это был стройный полковник со стальным взглядом. Сразу было видно, что он не потерпит никаких безобразий. Он был полностью в курсе моего случая и не хотел тратить на него слишком много драгоценного времени, поэтому разговор получился коротким.
    - Рядовой! - сказал он. - Во-первых, я выражаю вам искренние соболезнования командования. Во-вторых, вышел новый приказ. Красные повысили предельное количество воскрешений, поэтому выбора у нас нет. Отныне личный состав будет уходить в отставку после шести воскрешений.
    - Но этот приказ вышел уже после того, как меня убили, полковник!
    - Он обладает обратной силой. Вы получили право еще два раза умереть за отечество. Всего хорошего, рядовой.
    И все. И ничего не поделаешь с этим высшим бесстыдством. Они даже не представляют, каково нам приходится. Их, наверное, редко убивают больше одного раза, так что они понятия не имеют, как человек чувствует себя после четырех смертей.
    Я плюнул и пошел в свою траншею.
    Я брел между рядов колючей проволоки с отравленными шипами и думал. Я прошел совсем рядом с какой-то громоздкой штуковиной, тщательно закутанной в брезент с надписью "Секретное оружие". Наш сектор просто набит секретным оружием. Каждую неделю ученые подкидывают что-нибудь новенькое. И может, какая-нибудь из их штучек однажды поможет нам выиграть войну.
    Но на все это мне было уже наплевать. Я вспомнил следующее четверостишие Эмерсона:

    Все, что люди забыли, хранит моя вечная память,
    Мне и тьма безразлична, и сияние горней звезды;
    Что мне стоны богов, из гордыни отвергнутых вами?
    Что мне ваша гордыня? И что мне раскаянья стыд?...


    Старик Эмерсон здорово написал. Именно это и чувствует человек после того, как четыре раза даст дуба. Все безразлично и и как-то перестаешь обращать внимание на нюансы. Я не циник, просто после четвертого воскрешения взгляды на мир и на вопросы бытия несколько меняются.
    Наконец, я добрался до старой доброй 2645Б-4, и похлопал по плечам своих парней. Оказалось, завтра на рассвете мы снова пойдем в наступление. Я решил, что это очень кстати.
    Может, кто-то и скажет, что я решил свалить в кусты - мне плевать. По-моему, я уже довольно поумирал. И на этот раз я постараюсь погибнуть с гарантией. Ошибки быть не должно...

    С первыми лучами солнца мы прокрались мимо колючей проволоки и бродячих мин на нейтральную полосу между нашей траншеей и 2645Б-5. Атака предполагалась силами одного батальона, и все мы снарядили магазины новейшими пулями-бумерангами. Мы подкрались чертовски близко к вражеским позициям, прежде чем противник нас обнаружил и открыл огонь.
    Мы дрались за каждый дюйм. Парни гибли вокруг меня десятками, я же не получил ни царапины. Я даже начал верить, что на этот раз мы все-таки возьмем траншею - и, может быть, я даже останусь в живых...
    И тут, наконец, влепило. Разрывная пуля. Прямо в грудь. Определенно, смертельное ранение. Обычно после такого падаешь и больше не встаешь. Кто угодно, но не я. Я должен быть уверен, что на этот раз меня не воскресят. Поэтому я встал и рванулся вперед, используя ружье как костыль. Я прошел еще целых пятнадцать ярдов сквозь такой плотный огонь, какого вам в жизни не увидеть. И вот, наконец, именно то! Ошибиться невозможно. Разрывная пуля прямо в лицо. Ничтожнейшую долю секунды я еще чувствовал, как разлетается на куски мой череп - и уже точно знал, что теперь-то я в безопасности. Брамины ничего не могут сделать при серьезных ранениях в голову, а мое ранение было чертовски серьезным.
    Потом я умер.

    Придя в сознание, я взглянул на белые халаты и марлевые маски браминов.
    - Долго я был на том свете? - спросил я.
    - Два часа.
    Тут я вспомнил все.
    - Но мне же разнесло голову!
    Марлевые маски смялись, и я понял, что брамины усмехаются.
    - Секретное оружие, - сказал один из них. - Почти три года разрабатывали. И вот, наконец, дескрэмблер работает. Колоссальный шаг вперед!
    - Да ну? - сказал я.
    - Наконец-то медицина получила возможность лечить серьезные ранения в голову, - продолжал брамин. - Как, впрочем, и любые другие ранения. Мы можем вернуть в строй любого солдата, если от него останется более семидесяти процентов - надо только собрать ошметки и свалить их в дескрэмблер. На практике наши потери в живой силе сводятся к нулю. Это поворот в ходе войны!
    - Просто блеск, - сказал я.
    - Кстати, - сказал брамин, - тебя наградили медалью. За геройское продвижение под огнем противника после получения смертельного ранения.
    - Ура, - сказал я. - Мы взяли 2645Б-5?
    - Взяли. Уже готовится наступление на траншею 2645Б-6.
    Я кивнул. Через пару минут мне вернули форму и отправили обратно на передовую. Дела обстояли куда хуже, чем можно было ожидать. Кажется, мне теперь придется научиться радоваться жизни. Что ж, вкусим ее во всей полноте.
    Теперь мне осталось погибнуть всего один раз - это будет уже шестой. И последний.
    Разве что выйдет какой-нибудь новый приказ...

    Роберт Шекли
    http://lovatogas.ru/BOOK/FANTASY/SHEKLY/shekly13.html
  • В оглавление


    Обзор сделан Толстобровым Николаем © журнал http://www.razmah.ru "Русский Размах" - Империя Информации, © http://fox.ivlim.ru "Fox журнал" Август 2005 г.


    Обсудить на форуме >>
    Дата публикации: 03.09.2005 11:09:10


    [Другие статьи раздела "Библиотека"]    [Свежий номер]    [Архив]    [Форум]

  •   ПОИСК В ЖУРНАЛЕ



      ХИТРЫЙ ЛИС
    Ведущий проекта - Хитрый Лис
    Пожалуйста, пишите по всем вопросам редактору журнала fox@ivlim.ru

      НАША РАССЫЛКА

    Анонсы FoxЖурнала



      НАШ ОПРОС
    Кто из авторов FOX-журнала Вам больше нравятся? (20.11.2004)














































































































    Голосов: 4583
    Архив вопросов

    IgroZone.com Ros-Новости Е-коммерция FoxЖурнал BestКаталог Веб-студия
    РЕКЛАМА


     
    Рейтинг@Mail.ruliveinternet.ru
    Rambler's Top100 bigmir)net TOP 100
    © 2003-2004 FoxЖурнал: Глянцевый журнал Хитрого Лиса на IvLIM.Ru.
    Перепечатка материалов разрешена только с непосредственной ссылкой на FoxЖурнал
    Присылайте Ваши материалы главному редактору - fox@ivlim.ru
    По общим и административным вопросам обращайтесь ivlim@ivlim.ru
    Вопросы создания и продвижения сайтов - design@ivlim.ru
    Реклама на сайте - advert@ivlim.ru
    :