Все действие происходит летом, на подмосковной даче. Свежая, сочная зелень. Цветет сирень. На фоне зелени ажурная белая садовая мебель, стол и несколько стульев, кресла, качели. Ничего не меняется. Только годы проходят.
Действие третье
Прошло еще двадцать пять лет.
Действующие лица:
Виктор Иванович - Президент Фонда Стратегических Инициатив, а впрочем - какая разница, это пустая формальность
Ирина Леонидовна - его невестка, 85 лет, слегка не в себе
Макс - его правнук, сын Антона и Любы, 25 лет
Анна - врач, 22 года
Валет - лицо без возраста, пола, определенных занятий и жизненных принципов
Полина - горничная
Александр Павлович Бестужев - друг и брат Виктора Ивановича, 45 лет
Марьяна - жена Александра Павловича, 22 года
Лада - деловая женщина
Молодые Мужчина и Женщина, стройные спортивные фигуры в белых костюмах на фоне зеленого газона, умело играют в теннис. Это так красиво. Мужчина похож на Макса, только заметно старше. А Женщина - она не похожа ни на кого. Последний сет. Игра закончена. Мужчина пожимает Женщине руку, Женщина целует его в щеку.
Мужчина: Спасибо за игру. Все было великолепно, как всегда.
Женщина: Ты опять проиграл.
Мужчина: Разве я могу себе позволить выиграть у такой очаровательной женщины?
Женщина: А ты попробуй. /Смеется./
/Мужчина и Женщина уходят./
Мебель на лужайке за все это время, кажется, и не переставляли. Хотя наверняка это уже совсем другие вещи. Ведь не могут же простые вещи, которыми пользуются изо дня в день, сохраняться так долго? Дом отреставрировали, и теперь это настоящая деревянная старина. Кажется, что ему гораздо больше лет, чем на самом деле, и он врос в свою землю. Все так внушительно и самую малость помпезно. А ведь пятьдесят лет назад была обычная дачка, довольно даже уютная и жилая.
На лужайке в кресле спиной к публике сидит крепкого телосложения мужчина с темными волосами. Стрижка не короткая и не длинная, правильная мужская длина. Прическа такая естественная и небрежная, что сразу чувствуется рука дорогого визажиста. Одет в неброские и практичные вещи на каждый день. За то, что они продаются искусственно и качественно состаренными (под девизом "Я не вчера стал богатым"), фирма накручивает их стоимость в несколько раз. Мужчина разговаривает по мобильному телефону, одной рукой перебирая клавиши портативного беспроводного компьютера.
Мужчина: Да, это я. Вы знаете, кто я, раз вы знаете этот номер телефона. Да, я занимаюсь такими проблемами. Тот, кто не прав, оплачивает десять процентов суммы. Кто прав - в меру своей благодарности. Нет, через мой Фонд не надо. К этим потокам Фонд Стратегических инициатив не должен иметь никакого отношения. Можете не говорить. Я знаю. Все. Я уже знаю о вас все. Если бы я не мог делать таких элементарных вещей, вы бы мне не звонили. Ваша проблема? Минуту... /Откладывает мобильник, работает на компьютере очень быстро. Снова берет мобильник./ Я уже в курсе. Да, сложилось. Конечно, это предварительное мнение. Нет. Я сказал, нет. Я выслушиваю сразу обе стороны. Свидетели не нужны. Люди сами рассказывают о себе всю правду. Если вы сможете договориться со второй стороной, жду вас через два часа. Да, сегодня. Кто в этом заинтересован? Тогда через месяц. Если у меня будет время. Это не мои проблемы. Нет, я не знаю, где я буду. Я не отвечаю на подобные вопросы. Я сказал: сегодня через два часа. На моих часах сейчас девять сорок семь. Да, ровно. Перезвоните за пятнадцать минут до приезда. Скажу, куда ехать.
/Мужчина откладывает мобильник и поворачивается к залу вместе с креслом. Конечно же это Виктор Иванович. Он выглядит великолепно, примерно как его сын в первом действии. Только не рыхло, а крепко сбито. И сейчас несколько механистично./
Виктор Иванович: Вот и опять весна. Что ж сирень-то не цветет? /Подходит к кусту, мнет листья. Говорит негромко./ Полина!
Полина /тут же появляется в дверях дома/: Что, Виктор Иванович?
/На Полине облегающее платье из плотной ткани, с глубоким декольте, довольно длинное, но сзади разрез почти до пояса. Видимо, чтобы удобнее было вытирать пыль. Она держится не как прислуга, а как владелица замка./
Виктор Иванович: Что такое с моей сиренью?
Полина: Сохнет она, Виктор Иванович. Я уж смотрела.
Виктор Иванович: Сирень сохнет... А почему?
Полина: Не знаю.
Виктор Иванович: Надо сказать садовнику, чтобы подсадил новые кусты. Я как-то привык за все эти годы, что здесь у меня всегда сирень. Сейчас ей положено цвести.
Полина: Садовник ее уже и поливал, и подкормку делал. Он говорит, что растения не могут все время расти на одном месте. Они съедают почву. Нужен круговорот. Сейчас здесь прекрасно будет расти что-то другое.
Виктор Иванович: Что еще другое?
Полина: Садовник хотел разбить здесь клумбу с хризантемами.
Виктор Иванович: Еще чего! Разбить! Не его ума дело, что здесь разбивать. Я ему плачу не за это. Если, как ты говоришь, сирень съела свою почву, значит, пусть садовник обновит здесь землю. Принесет из лесу другую, свежую. Но сирень будет расти здесь! Где я привык ее видеть!
Ирина Леонидовна /появляясь из дому, вся в черном/: Все живое умирает.
/Ирина Леонидовна несколько поправилась, волосы поредели, и временами она делается слегка не в себе. Теперь она похожа на Веронику Леонидовну как старшая сестра. Впрочем, кто уже помнит Веронику Леонидовну? Но одета по-прежнему элегантно. Временами выходит в хорошем парике, временами - без него. Видимо, забывает. И постоянно курит "Беломор", стряхивая пепел куда попало./
Виктор Иванович: Ирина, как ты меня напугала.
Полина: Вам что-нибудь нужно, Виктор Иванович?
Виктор Иванович: Иди-иди, Полина. Нужно, но потом.
/Полина так же проворно и тихо уходит./
Ирина Леонидовна: Все живое умирает. А неживое стремится к вечной жизни.
Виктор Иванович: Ты откуда это, такая вся?
Ирина Леонидовна: С похорон.
Виктор Иванович: Делать тебе нечего. Я стараюсь не ходить на похороны и поминки. Насколько это возможно. Впрочем, последнее время меня крайне редко приглашают. Видимо, люди стали реже умирать. И где ты только выискиваешь своих покойников?
Ирина Леонидовна: Они сами меня находят. Но вы правы, в последнее время близкие мне люди стали умирать все реже... Как это тяжело...
Виктор Иванович: Так зачем ты таскаешься по этим похоронам?
Ирина Леонидовна: Прямо с похорон - и сюда. А здесь сирень...
Виктор Иванович: Ты закопала уже всех своих близких родственников и дальних знакомых.
Ирина Леонидовна: Всех, всех закопала...
Виктор Иванович: Кто на этот раз?
Ирина Леонидовна: Оленька.
Виктор Иванович: Какая еще Оленька?
Ирина Леонидовна: Вы ее не знаете.
Виктор Иванович: И кем она тебе приходится? Троюродной племянницей школьной учительницы?
Ирина Леонидовна: Оленька - моя подруга. Моя последняя подруга...
Виктор Иванович: У тебя этих последних подруг уж было...
Ирина Леонидовна: Оленька была одна...
Виктор Иванович: И что за сопли? Оленька... Дряблая склеротичная старушонка, а туда же - Оленька!
Ирина Леонидовна: Оленька всегда была Оленькой.
Виктор Иванович: Да уж... За всю жизнь и отчества себе не нажила.
Ирина Леонидовна: Оно к ней не пристало... А теперь уж... Что уж... Умерла моя последняя подруга. Теперь я осталась одна.
Виктор Иванович: Почему одна? У тебя Макс. И я.
Ирина Леонидовна: Вы - у себя. И Макса я отпустила... И пошла себе к Оленьке...
Виктор Иванович: И что, без тебя ее некому было похоронить?
Ирина Леонидовна: Что значит, по вашему, некому?
Виктор Иванович: У нее что, не было родственников?
Ирина Леонидовна: О, у нее море родственников! Такие хорошие, славные лица. Трое детей, все с семьями, восемь внуков, два правнука. Красивые, молодые, живые люди. А как они плакали! Они все так искренне скорбели по ней, будто их жизнь тоже закончилась.
Виктор Иванович: Вот уж чушь. У них своя жизнь, и с чьей-то смертью в ней ничего не меняется. Своя смерть... Да... А чужая... Нет...
Ирина Леонидовна: Оленька - не чужая. Она родная... Завалили цветами и венками всю ее могилу. Оленьку все любили, все. Ее невозможно было не любить. И как они теперь будут жить без нее?
Виктор Иванович: Как, как... Да уж как-нибудь. Сколько ей лет-то было?
Ирина Леонидовна: Не помню. Но она всегда была моложе меня.
Виктор Иванович: Да уж, не мудрено.
Ирина Леонидовна: Оленька всегда была молодой. И умерла молодой. Детка... Как мы будем жить без нее?
Виктор Иванович: Мы... Да я уж справлюсь... И ее родня, я думаю, вздохнула. Толку от нее было... Детка... Кем она была-то?
Ирина Леонидовна: Женщиной.
Виктор Иванович: Значит, никем.
Ирина Леонидовна: Хотела бы я такие похороны. Но у меня все будет иначе.
Виктор Иванович: И охота тебе думать о смерти?
Ирина Леонидовна: А о чем еще прикажете думать в моем возрасте?
Виктор Иванович: Раньше ты, по крайней мере, думала о своей работе.
Ирина Леонидовна: Одно другому не мешает.
Виктор Иванович: Ты уволилась, наконец-то?
Ирина Леонидовна: А зачем? Все вошло в определенную колею. Пусть себе идет своим чередом. Не так долго и осталось.
Виктор Иванович: Какая колея? Ты посмотри на себя! Когда ты в последний раз заглядывала в свой паспорт? Там, знаешь ли, на второй странице есть такая графа - дата рождения.
Ирина Леонидовна /выпрямляется, твердый взгляд, демонстративно выпускает струю дыма в сторону Виктора Ивановича и, слегка усмехнувшись, обрушивает на Виктора Ивановича/: Мне - девятнадцать лет!
Виктор Иванович: Ладно, ладно... Ты не загибай.
Ирина Леонидовна: Да это, собственно, не я, это - Сара Бернар.
Виктор Иванович: Какая еще Сара? Опять эти еврейские штучки.
Ирина Леонидовна: А, была одна такая Сара в позапрошлом веке... А в паспорт мне заглядывать не надо. Я там уже и фотографию сорок лет не меняю. У меня есть все болячки, перечисленные в большой медицинской энциклопедии. Кроме, к сожалению, склероза. И, как вы хорошо знаете, в январе мне исполнилось восемьдесят пять. /Слегка юродствуя./ Мне - восемьдесят пять лет! А вам, если мне не изменяет память...
Виктор Иванович: Ладно, ладно. Исполнилось - и исполнилось. Живи уже...
Ирина Леонидовна: Спасибо, что разрешили.
Виктор Иванович /морщится от дыма/: Раньше ты не курила.
Ирина Леонидовна: Раньше вы не видели. Я это делала у себя дома.
Виктор Иванович: Ну, так и сейчас...
Ирина Леонидовна: А сейчас я каждый раз думаю, что дни мои сочтены. И часы сочтены. Доберусь ли я сегодня до своего дома? И кто знает, может быть, это - моя последняя радость.
Виктор Иванович: Ну, так кури хоть качественные сигареты, что ли. Есть же какие-то женские, тонкие, с приятным запахом. В конце концов, сейчас многие женщины курят. И многие мужчины, начитавшись Фрейда, находят это пикантным. Да... Вы, как всегда, со сдвигом по фазе. Мужчины во всем мире бросают курить, женщины начинают.
Ирина Леонидовна: Что поделаешь? Мы, пигмеи, тянемся за вашей цивилизацией богов и героев.
Виктор Иванович: Тянитесь в меру своего понимания... Только я тебя прошу, смени ты эту свою гадость на нечто приличное.
Ирина Леонидовна: Приличными я не накуриваюсь.
Виктор Иванович: А окружающие должны дышать вот этой твоей вонью?
Ирина Леонидовна: А на окружающих мне с некоторых пор наплевать. Я уже в таком возрасте, что могу, наконец, себе позволить все, что захочу.
Виктор Иванович: Почему это ты так считаешь?
Ирина Леонидовна: Потому, что ушли все, кто старше меня, и кто делал мне замечания, и я чувствовала себя послушной девочкой... И ушли все, кто младше, и кого я должна была воспитывать своим примером... Все, все ушли, никого не осталось. /Стряхивает пепел в сторону сирени./
Виктор Иванович: И почему ты себе позволяешь стряхивать пепел куда попало?
Ирина Леонидовна: Да ладно вам. Сколько можно об одном и том же?
Виктор Иванович: Возьми хоть пепельницу.
Ирина Леонидовна /беспечно/: А, я забываю, где она стоит. И потом, не таскать же мне ее за собой?
Виктор Иванович: Я сказал Полине, чтобы она расставила пепельницы по всему дому. Вот... /Берет пепельницу со стола и ставит ее обратно./
Ирина Леонидовна: Но здесь же не дом? Я вышла на природу, подышать свежим воздухом.
Виктор Иванович: У меня здесь не природа. У меня здесь газон.
Ирина Леонидовна: Пепельница на газоне - это нонсенс. /Закидывает окурок в куст сирени./
Виктор Иванович: А там - сирень.
Ирина Леонидовна: Была. Кстати, настой табака уничтожает вредителей. А капля никотина может, конечно, убить старую клячу. Но кто же принимает его каплями? Это не валерьянка... Ладно, пойду, пройдусь по дому. Сегодня ночью приходила Вероника.
Виктор Иванович: К тебе?
Ирина Леонидовна: Нужна я ей. Она меня и при жизни не успела заметить.
Виктор Иванович: Зачем приходила?
Ирина Леонидовна: Понюхать свою сирень.
Виктор Иванович: Приснилась она тебе, что ли?
Ирина Леонидовна: Да.
Виктор Иванович: А говоришь - приходила.
Ирина Леонидовна: А какая теперь уже разница? Схожу к ней. /Направляется к дому, оборачивается./ Как ваши мозги? Зарастают?
Виктор Иванович: Твоими молитвами. А разве у них есть альтернатива?
Ирина Леонидовна: И мои зарастают. Мохом, мохом...
/Ирина Леонидовна уходит, играя. Тут же появляется Полина./
Полина: Вызывали, Виктор Иванович?
Виктор Иванович: Нет. Но... Да. /Садится тяжеловато./
Полина /споро прибирая на столе, к компьютеру не прикасается/: Жду указаний.
Виктор Иванович: Через час подашь мне второй завтрак.
Полина: Кашу или салат?
Виктор Иванович: Салат. Из свежих овощей. Мне сегодня придется обедать с партнером. Так что полегче что-нибудь. И без масла.
Полина: Без соли?
Виктор Иванович: Я не ем химические реактивы. Еда должна быть простой и здоровой.
Полина: Хлеб подавать?
Виктор Иванович: Да.
Полина: "Бородинский"?
Виктор Иванович: Отрубной. И чай. Зеленый и без сахара.
Полина: Слушаюсь. Повар приготовил манную кашу. Может быть, вы попробуете?
Виктор Иванович: Еще, наверное, и на молоке?
Полина: И с маслом. Очень удачная получилась.
Виктор Иванович: Травитесь сами. Каша должна быть на воде. Ирину покормите. А то она там у себя одним кофе с папиросками питается.
Полина: Ирина Леонидовна сейчас кофе пьют. Бутерброды просили. С колбасой.
Виктор Иванович: Мы не держим этой отравы. Если она до сих пор не привыкла... Спроси, что ей еще надо, и пусть ей обеспечат. Осипов привез книги по раздельному питанию?
Полина: Да.
Виктор Иванович: Семенова, Иванов?
Полина: Да. Есть и другие авторы.
Виктор Иванович: Этих достаточно. Для начала.
Полина: Вам принести?
Виктор Иванович: Нет. Я этот материал уже изучил. Это я для вас заказал. Прочти и не задавай мне больше лишних вопросов. На чем варить кашу и съедобно ли мясо с картошкой.
Полина: Слушаюсь.
Виктор Иванович: У меня к обеду будет гость. Обеспечь там что-нибудь.
Полина: Слушаюсь.
Виктор Иванович: А впрочем, какая разница? Небось, не кушать сюда приезжает. Так что пусть ест то же, что и я. Ему полезно будет. А то жрут, как не в себя. Одна радость в жизни...
Полина: Слушаюсь. Что велите подать?
Виктор Иванович: Говядину. И овощи. Только не картошку. Чай. Хлеб. Все.
Полина: Во сколько подавать обед?
Виктор Иванович: В шестнадцать часов.
Полина: Слушаюсь. Еще указания будут?
Виктор Иванович: Нет. Свободна.
/Полина уходит. Виктор Иванович встает, прохаживается по лужайке, потирает ноги./
Виктор Иванович: Да, протезы - это, конечно, не свое. Даже если это биопротезы, вживленные в лучшей клинике Швейцарии. Но что поделаешь, если природный материал так быстро истирается. В отличие от духа. Который, как я теперь полагаю, вечен. А ведь когда-то я был рьяным материалистом. Материя первична. Тогда, в эру диалектического и исторического материализма, это называлось так. А душу выдумали попы, чтобы дурить народ. "Религия - опиум для народа!" М-да, опиум, опиум... И где она, та материя? Обратилась в тлен. И где душа? Да и был ли мальчик-то... Но некий вечный дух есть. Я чувствую его присутствие. Внутри себя, вокруг. Иногда это как дыхание в затылок... Гримасы судьбы... А левая рука ничего, очень даже ничего. Особенно по сравнению с ногами. Надо будет со временем и правую, раз уж так... Не сразу, конечно. Лет через десять... Двадцать... Когда привыкну. Надо посоветоваться с Ним, в чем тут может быть причина. Скорее всего, в специфике нагрузок. Значит, надо учесть... Пусть поработает здесь, как специалист. Конечно, Учитель не захочет заниматься этим исследованием. Поскольку Он с самого начала был против ампутации. Он первым заметил приближение гангрены. Начал меня напрягать. Тренинг, массаж. Я не понимал, в чем причина, и сопротивлялся. А когда все стало очевидным, я испугался. Гуру и тогда был против ампутации. Когда все уже не видели другой альтернативы. Говорил, что все можно разработать. Но я оказался слишком ленив. В какой-то момент стало поздно. Меня убедили другие люди. Теперь уже не вернешь. Да... /Подходит к зеркалу, поправляет волосы./ Вроде не заметно. Почему же она?.. И мозги зарастают. Куда они денутся? Уж их-то я постоянно разрабатываю. Живу и думаю. Да... Пересадили часть мозга. От склероза и болезни Альцгеймера. И для обновления организма в целом. Инъекции из эмбрионов... Если бы они додумались до этого раньше, возможно, до гангрены бы и не дошло. Но пять лет назад таких технологий еще не было. Их и сейчас нет... А ведь действует. Ноги, конечно, не отрастут. А вот зубы начали. С передних, как у младенцев. Мне тогда же, в Швейцарии, вживили зубы. Так свои их вытолкнули. Вот так. У какой-то женщины в Китае идет аналогичный процесс. Выпали все зубы. А потом начали расти новые. А ведь мы с ней одного года, да... И в Японии такое зафиксировали. Но у меня нет азиатских корней. Я оплатил экспедицию для изучения этого феномена. Отчет они еще не представили. Конечно, это дело длительное. Но спешить мне уже некуда. Как говорит Ирина... А что она заметила? И цвет волос восстановился. /Приподнимает волосы, разглядывает./ Нет, ничего. Для улучшения кровотока в голове вырезали кусок черепа, 2 на 3 см. Вот здесь вот, кажется. Нет, выше. Да. Затянулось за полгода. И волосами заросло... А эти идиоты считают, что у меня накладка. Да не было бы волос - ходил бы лысый. Уж это-то не проблема.
Полина /появляется в дверях/: Виктор Иванович вас хочет видеть ваш референт.
Виктор Иванович: А я его нет. Ладно, зови.
Валет: А зачем меня звать? Я и так здесь.
Виктор Иванович: Полина, свободна. /Полина уходит./ Ну, с чем пожаловал?
Валет: Дела, дела.
Виктор Иванович: Тоже мне, деловой выискался.
Валет: Все за людями душа болит, на личную жизню времени не остается.
Виктор Иванович: Не егози, шестерка.
Валет: Обижаете, начальничек. Я не шестерка, я - валет.
Виктор Иванович: Ну, если ты, валет, то для меня в колоде карт не хватит.
Валет: А так оно и есть. Шестерка - это знаете кто?
Виктор Иванович: Кто?
Валет: Падла. А валет - в цвете. Я, валет, об шестерок сам ноги вытираю.
Виктор Иванович: А вырастешь - королем станешь?
Валет: А то.
Виктор Иванович: Ну-ну.
Валет: А кто мне облом сделает? Я законы знаю. Сейчас я валетом кручусь. А придут мои годы... И пусть кто попробует поперек! Я его!
Виктор Иванович: Ты сначала доживи до своих годов. Джокер. То он валет, то король. А по сути...
Валет: А по с-сути, начальничек, джокер - это тоже падла. Это из этих. А я...
Виктор Иванович: Может мы еще в очко сыграем?
Валет: С вами - нет.
Виктор Иванович: Это почему же?
Валет: А у вас из любой колоды двадцать одно.
Виктор Иванович: Ладно, Осипов. С чем пожаловал?
Валет: Да не Осипов я.
Виктор Иванович: Я сказал - Осипов, значит, Осипов. Короче.
Валет: Вам Жорик звонил?
Виктор Иванович: Я тебе докладывать должен?
Валет: Не, я и так знаю, что он вам звонил. Пацаны решили, что там он прав.
Виктор Иванович: Ну, так пусть пацаны там и разбираются.
Валет: Не, ну, так, это самое... Нужно, чтобы вы так сказали, по понятиям.
Виктор Иванович /очень тихо и спокойно/: Ты сам-то понял, что сказал?
Валет: А я че? Я ниче... Мне сказали, я и сказал.
Виктор Иванович: Осипов, ты не валет, ты - нуль. Тебя больше нет. Ты понял?
Валет: Вы эт че, серьезно?
Виктор Иванович: Вали отсюда, падаль. От тебя смердит.
Валет: Чем?
Виктор Иванович: Трупом.
Валет: Да вы че, в натуре? Я ж к вам... Я ж не сам... Меня деловые люди послали.
Виктор Иванович: Не бзди.
Валет: Да вы че? Мы ж с вами не впервой, и всегда по уговору...
Виктор Иванович /взглянув на часы/: Фильтруй базар. Если через один час двадцать семь минут этот Жорик не будет у меня, твой король может шить себе сарафан.
Валет: Че?
Виктор Иванович: Жорик мне позвонил?
Валет: Ну.
Виктор Иванович: Значит, он мой. Если он придет, я забуду об этом досадном инциденте. А если нет... Вали отсюда. Надоел. И передай, что я тебе сказал.
Валет: Ага. /Сваливает./
Виктор Иванович: Да... Зажился Додя на этом свете... Чудить начал...
Полина /от двери/: Виктор Иванович, к вам человек.
Виктор Иванович: Да? Рановато. Его два часа еще не истекли. Как представился?
Полина: Лада Денисовна Облонская.
Виктор Иванович: Гм.
Полина: Сказать, что вы заняты? Вас нет?
Виктор Иванович: Салат готов?
Полина: Нет еще. Повар не успел.
Виктор Иванович: Тогда пусть войдет. Человек. Салат подашь через десять минут.
Полина: Слушаюсь. Вы примете ее здесь или в кабинете?
Виктор Иванович: Здесь. Не хочу идти. Проводишь ее сюда.
Полина: Слушаюсь. /Уходит./
/Из дому выходит Лада, говоря Полине у себя за спиной./
Лада: Спасибо, дорогуша. /Оборачивается./ Здравствуйте, Виктор Иванович.
/Подходит к нему тяжелой походкой, крепко жмет руку. Он несколько обескуражен ее напором. Лада почти не изменилась, только стала старше, опытнее и ярче. Прекрасно выглядит. Надменна. В руках у нее элегантный кожаный портфель./
Виктор Иванович: Здравствуйте, госпожа Облонская.
Лада: Рада, что помните меня, господин Кузнецов.
Виктор Иванович: Не помню. Но прислуга доложила.
Лада: Да, я отметила деловые качества вашей прислуги. Кстати, вы знаете, что она работает на ваших конкурентов? На наших конкурентов.
Виктор Иванович: Да, они мне ее порекомендовали. Я ее принял, чтобы их успокоить. Впрочем, какие у меня конкуренты? Кто потянет-то? Осталась одна плотва. Да и устарело уже это все. Бизнес, конкуренты. Разборки в песочнице. Суетно. А в нынешних моих делах... С чем пришла-то?
Лада /доставая из портфеля тонкую папку с бумагами, передает ее Виктору Ивановичу/: Не стала доверять клеркам. Решила воспользоваться возможностью и засвидетельствовать вам свое почтение, так сказать, лично. Прошу.
Виктор Иванович /просматривая бумаги/: Так ты не просить?
Лада: Нет. У меня все есть. А чего нет - я сама сделаю. Заработаю.
Виктор Иванович: Забавно. Так значит, ты... Я ждал эти бумаги. Благодарю. /Привстает, изображая поклон./
Лада: Будем взаимно удовлетворены.
Полина /ловко появляясь/: Виктор Иванович, салат готов.
Лада: Я так понимаю, что аудиенция закончена. Что ж, мы с вами видимся не последний раз. Рада возобновлению знакомства. /Собирается уходить./
Виктор Иванович /Ладе/: Погоди. /Полине/ Я позавтракаю в столовой. Когда дама уйдет.
Полина: Слушаюсь.
Виктор Иванович /Ладе/: Может, дама составит мне компанию?
Лада: Благодарю покорно. Я не ем силос в таких количествах.
Виктор Иванович: Ты на диете?
Лада: Никогда не занималась этой ерундой. Не вижу для себя необходимости. Впрочем, это ваше личное дело. Каждый сходит с ума по-своему.
Виктор Иванович: Гм.
/Полина не уходит./
Лада: Но меня в ваши игрушки не путайте. У меня сейчас еще несколько дел. В ваших краях... А потом - нормальный человеческий обед, борщик и мясо с картошечкой. Так что увольте.
Виктор Иванович: Гм. Полина, свободна.
Полина: Слушаюсь. /Уходит./
Лада: И вот еще. /Протягивает Виктору Ивановичу дискету./ Здесь веб-адреса.
Виктор Иванович /шустро вставляет дискету в компьютер/: Да это просто подарок судьбы. От кого?
Лада: От меня.
Виктор Иванович: Это твоя епархия?
Лада: Да.
Виктор Иванович: Давно?
Лада: Это имеет значение?
Виктор Иванович: Гм. Ты крепко стоишь на ногах.
Лада: Да.
Виктор Иванович: Ты не по-женски немногословна.
Лада: К чему сотрясать воздух глупостью?
Виктор Иванович: В натуре?
Лада: Shirt! This language is go out. Я знакома с теорией и практикой современного слэнга. Но мне в облом ботать по фене и тащиться от собственной крутизны. Я - примерная девочка, и этим горжусь. С чисто утилитарной точки зрения, в литературном русском гораздо больше слов, и можно высказать свою мысль точнее, не оставляя места двусмысленностям. Что немаловажно в делах, которыми я занимаюсь.
Виктор Иванович: Гм... Ты рассуждаешь, как моя Ирина.
Лада: Рада, что наше сходство заметно. Она оказала на меня сильное влияние.
Виктор Иванович: Ирина - оказала влияние?
Лада: А вы хорошо знаете свою невестку?
Виктор Иванович: А она тебя не учила, что отвечать вопросом на вопрос нельзя? Это раздражает собеседника, снижает его откровенность и в итоге отбивает у него желание к разговору.
Лада: Учила. Простите мою несдержанность.
Виктор Иванович: Обижаешься за нее, значит. Однако... А что там знать? Старая женщина с не вполне удачно сложившейся судьбой. Ничего за душой. Когда-то что-то было, в ранней молодости. Но практически все задатки остались недоразвиты, возможности - не реализованы. И виновата в этом она сама. Как будто всю жизнь перед ней стояла стена, и не пускала ее вперед. А ведь я ей предлагал на протяжении длительного времени... Впрочем, это наше, семейное. Не твоего ума дело. Да... Странно все-таки, что это оказалась ты. И что, тебе так-таки ничего от меня не надо?
Лада: Ну, раз наш бизнес пересекается, значит, надо. И мне от вас, и вам от меня. Да?
Виктор Иванович: Гм.
Лада: А что касается попрошайничества... Знаете, мой жизненный принцип: не верь, не бойся, не проси.
Виктор Иванович: А дальше там: сами придут и все дадут.
Лада: Кому надо, тот в курсе.
Виктор Иванович: Ты сидела в тюрьме?
Лада: Зачем? Не вижу логики в вашем вопросе.
Виктор Иванович: Этот принцип - оттуда.
Лада: Этот принцип - из нашей жизни.
/Заходит Ирина Леонидовна, без парика, с папиросой./
Ирина Леонидовна: Это кто у вас? Секретарша? Лапочка.
Лада: А то! Ирина Леонидовна, мое почтение. По-моему, вам надо сменить визажиста. А впрочем, в этом есть свой шарм.
Ирина Леонидовна /махнув рукой/: А, ну его. Кто меня видит? Лада, ты, что ли?
Лада: Я, я. Я привезла вам из Таиланда чудесный препарат.
Ирина Леонидовна: Опять для похудения? Или на сей раз от морщин?
Лада: Нет. Я к вам заеду на днях и все расскажу. Вы живете все там же?
Ирина Леонидовна: А куда я денусь?
Лада: А еще у меня есть бутылочка отличного армянского коньяка. Из Англии перла. Продавец уверял, что именно такой коньяк покупал у его прадедушки сам лорд Черчилль.
Ирина Леонидовна: Вот это другое дело. Перла она...
Лада /смеется/: Ага.
Виктор Иванович: Ну, вы тут о своем, о женском. А я пойду, пожалуй.
Ирина Леонидовна: Мы вас не задерживаем.
Виктор Иванович: Гм. /Уходит./
Лада: Дайте папироску.
Ирина Леонидовна: Ты ж не куришь.
Лада: А вы так аппетитно.
Ирина Леонидовна: На. Ну, как ты, ученица?
Лада: Все путем.
Ирина Леонидовна: Бизнесменишь?
Лада: Бизнесвуменлю.
Ирина Леонидовна: Как твой Стива?
Лада: Стива умер.
Ирина Леонидовна: Мои соболезнования.
Лада: Спасибо.
Ирина Леонидовна: За соболезнования не благодарят.
Лада: Я помню, вы меня учили. Но все равно спасибо.
Ирина Леонидовна: Давно умер-то?
Лада: Рано.
Ирина Леонидовна: От чего?
Лада: От странных обстоятельств.
Ирина Леонидовна: От каких таких обстоятельств?
Лада: Я не стала выяснять. Мне надо было спасать дочь. Но потом... А, ладно. /Смахивает слезу./ Не хочу ковыряться в прошлом.
Ирина Леонидовна: И не будем. Сколько у тебя киндеров?
Лада: Одна.
Ирина Леонидовна: Что ж так? Помнится, в планах было двое.
Лада: Не сложилось. Стива рано умер, и вопрос остался недоработанным.
Ирина Леонидовна: Пасешь ее?
Лада: Сама пасется. На вольных хлебах.
Ирина Леонидовна: Далеко от тебя?
Лада: С какой стороны посмотреть. Как вы говорили? Самое далекое место к чему-нибудь да близко. А самое близкое - от чего-то далеко.
Ирина Леонидовна: Это не я говорила, это Козьма Прутков.
Лада: Мы с ним друг другу не представлены. Я это слышала только от вас. А Нелька моя в Америке. Учится. Кстати, вместе с Марьяной.
Ирина Леонидовна: Кто это?
Лада: Та еще штучка. Любимица президентов и... Да вы ее сами скоро увидите. Она будет у вас сегодня.
Ирина Леонидовна: Я ее не приглашала.
Лада: А ее и не надо приглашать. Я неточно выразилась. Она будет сопровождать гостя, приглашенного к Виктору Ивановичу.
Ирина Леонидовна: Значит, посмотрим... Что ж, в России уже не осталось учебных заведений? Раньше был по крайней мере Институт Международных Отношений.
Лада: Да какие сейчас отношения? Сплошной секс. Или ты, или тебя. У нынешней молодежи так принято.
Ирина Леонидовна: Это ты о сексе?
Лада: Нет. Об образовании. Они получают образование в Америке, в Европе, в Израиле. Дети мира.
Ирина Леонидовна: Дети... А твой нынешний муж, наверное, тоже деловой человек?
Лада: Отнюдь. У меня его нет.
Ирина Леонидовна: Неожиданное решение.
Лада: После смерти Стивы я не стала больше выходить замуж.
Ирина Леонидовна: Почему?
Лада: Не испытывала потребности. А зачем?
Ирина Леонидовна: Да действительно.
Лада: Когда все улеглось... В общем... Да-да, я помню, слова-паразиты... Я огляделась вокруг. Собрала черепки... И вернулась на свою прежнюю работу, во Внешторг. И сделала головокружительную карьеру!
Ирина Леонидовна: Я поняла. Раз ты общаешься с ним на равных...
Лада: Ну, равных у него нет. Во всяком случае, я их не знаю. И сама не стремлюсь. Но надо же чем-то заполнять эту пустоту? Жизнь оказалась такой длинной. Без Стивы...
Ирина Леонидовна: Детка...
Лада: Что?
Ирина Леонидовна: Это я о своем. А знаешь, выведи-ка ты меня в свет.
Лада: Свежая мысль. Куда конкретно?
Ирина Леонидовна: В театр или на выставку, в музей.
Лада: От этого попахивает нафталином. Сейчас у каждого музей дома. И театр можно заказать с доставкой... А почему бы и не вспомнить детство? "Я поведу тебя в музей, - сказала мне сестра." Я узнаю, что сейчас есть стоящего, и перезвоню вам. Ваш телефон тоже не изменился?
Ирина Леонидовна: С какой стати?
Лада: А рабочий?
Ирина Леонидовна: Аналогично.
Лада: Ну, и ладушки. Где у него пепельница?
Ирина Леонидовна: Вон там. /Показывает на куст засыхающей сирени./
Лада /закидывает окурок в куст/: Опаньки! До свиданья, Ирина Леонидовна.
Ирина Леонидовна: Всего хорошего, детка.
Полина /появляется, как по мановению волшебной палочки, Ладе/: Вас проводить, госпожа Облонская?
Лада: Да я бы и сама дорогу нашла.
Полина: Не сомневаюсь.
Лада: Но раз уж тебе за это деньги платят, давай, отрабатывай.
/Лада и Полина уходят./
Вероника Леонидовна /одна/: Как она сказала? Жизнь оказалась такой длинной... И когда она успела это заметить? Она еще так молода, ей еще нет пятидесяти. Помню, она была способной ученицей, все схватывала на лету... В ее жизни еще может столько всего приключиться. В молодости всегда что-то случается. Она еще не знает, какой длинной может оказаться старость... Есть только жизнь и смерть, а между ними - старость...
Что может быть страшнее смерти?
Смерть многолика и хитра.
Смерть так любезна и добра,
Как белый ангел в лунном свете.
Она придет без приглашенья,
Она поселится навек.
Живой, любимый человек
Ей приготовит угощенья.
Но если ждешь ее скорее -
Она забудет о тебе,
И ты влачишься по судьбе.
Вот участь смерти пострашнее.
/Ирина Леонидовна оглядывается на дом, но оттуда никто не выходит./
Ирина Леонидовна: Вот и умерла Оленька. Теперь некому меня прерывать и спрашивать, с кем же я разговаривала. Да с собой, детка. И когда уже я умолкну? Всю свою жизнь каждый человек ведет бесконечный разговор с самим собой. Спрашивает, спорит, отвечает. А всех чужих мы только изредка слушаем. И ничего им не говорим. Потому, что почти ничего и не слышим. Слушаем, слушаем, и молчим...
/Ирина Леонидовна достает откуда-то свой парик и напяливает его на голову, раскачивается в кресле-качалке. Проходит Вероника Леонидовна в своем балахоне, нюхает куст сирени, мнет сухой лист в руках, откидывает ногой окурки и уходит. Из дому выходит Макс. Он очень красив, но красота его несколько анемична, как у растения, выросшего в темноте. И выглядит он гораздо моложе своих лет. Тем не менее, смотреть на него приятно, от него не ждешь подлости. И он почти все время старается улыбаться./
Макс /негромко/: Бабушка Ирина, встречай, я приехал.
Ирина Леонидовна /радостно/: Макс, голубчик! /Встает и гладит его по голове./
Макс: Я разучил прелюдию. Пойдем, я тебе сыграю.
Ирина Леонидовна: Пойдем, пойдем, внучек. Только попозже. Посиди со мной.
Макс: Хорошо. /Садится на качели./ Ты съездила к своей подруге?
Ирина Леонидовна /возвращается в кресло-качалку/: Да.
Макс: И как ее дела?
Ирина Леонидовна: О, ее дела теперь в полном порядке. Раньше у нее были всевозможные проблемы. Но теперь все в полном и окончательном порядке.
Макс: Ну, и хорошо.
Ирина Леонидовна: Я тоже так считаю. Расскажи лучше, как твои дела.
Макс: У меня тоже все в порядке, ба. Как и у твоей подруги.
Ирина Леонидовна: Ну, положим, тебе еще рано на нее равняться... Не слышу энтузиазма в твоем голосе.
Макс: Наверное, я немного устал. Три дня назад приехал из Израиля, ты знаешь. А завтра лететь в Англию.
Ирина Леонидовна: Англия - красивая страна. Я бывала там на конференциях, в свое время. Мне предлагали лабораторию, контракт на три года, еще что-то там.
Макс: Но ты, насколько я понимаю, отказалась?
Ирина Леонидовна: Правильно понимаешь.
Макс: Почему ты отказалась, ба?
Ирина Леонидовна: Потому что мне надо было домой.
Макс: Надо?
Ирина Леонидовна: Очень. Знаешь, после нашей России вся Европа казалась мне какой-то игрушечной и не вполне настоящей.
Макс: А настоящее было дома.
Ирина Леонидовна: Да. Не знаю, что под этим понимаешь ты, но это так. У тебя его чутье.
Макс: История повторяется, ба.
Ирина Леонидовна: В какой форме?
Макс: Мне предлагают контракт в Англии. Работа в государственном симфоническом оркестре. Хорошие условия.
Ирина Леонидовна: И ты отказался?
Макс: Пока нет. Думаю.
Ирина Леонидовна: Ну, думай, думай. Этого за тебя никто не сделает. Хорошо, что ты востребован. Значит, твоя музыка нравится. Я не очень разбираюсь в том, что ты делаешь, но, видимо, ты делаешь это хорошо.
Макс: Качественно и профессионально.
Ирина Леонидовна: Ты в чем-то сомневаешься?
Макс: Мне легко играть. Но я не чувствую себя музыкантом, в душе.
Ирина Леонидовна: Вот как? Тебе достаточно много лет, и ты слишком серьезно работаешь, чтобы предаваться таким юношеским метаниям.
Макс: Да, мне уже много лет.
Ирина Леонидовна: Так недалеко и до синдрома неудачника.
Макс: Недалеко.
Ирина Леонидовна: Не хотела бы я для тебя такой судьбы. И кто же ты на самом деле?
Макс: Мне интересны человеческие взаимоотношения, психология, политика. Возможно, бизнес.
Ирина Леонидовна: Не вижу проблемы. Изучай психологию, баллотируйся в депутаты. Может быть, ты действительно уже отыграл свое. Клапан закрылся.
Макс: Какой клапан? Ты о чем, ба?
Ирина Леонидовна: Каждому человеку на его век всего отмеряно. Еды, вина, любви, дружбы. Музыки. Если ты чего-то недобрал, пока молодой, оно не даст тебе покоя потом, всю жизнь... А если исчерпал свою норму сразу - дальше все... Этот клапан для тебя закрывается.
Макс: Не будешь ни пить, ни есть?
Ирина Леонидовна: Ни любить...
Макс: А норма - это сколько?
Ирина Леонидовна: А норма - она у каждого своя. Одному много налито, а другому пять капель... Так что забрось свой рояль, и подавайся-ка ты в депутаты.
Макс: Но ведь это несерьезно - из музыкантов в политики.
Ирина Леонидовна: Какой ты еще, все-таки молодой! А где ты видел серьезных политиков? Впрочем, не хочешь политики - занимайся бизнесом. Только к деду за помощью не обращайся.
Макс: К пра? Почему?
Ирина Леонидовна: Потому что он тебе не поможет.
Макс: Он же специалист.
Ирина Леонидовна: Вот и ты стань специалистом. А лучше кончай дурить, и занимайся своим делом. Там он тебя не достанет. Если вдруг захочет достать... Ты - молодой музыкант. Говорят, подающий надежды. Живи своей жизнью.
Макс: Сколько же можно подавать надежды? В моем возрасте уже пора их оправдывать.
/Макс останавливает качели. Ирина Леонидовна встает, подходит к Максу и гладит его по голове./
Ирина Леонидовна: Мальчик мой.
/Макс думает о своем. Что-то надумав, тряхнул головой. Ирина Леонидовна возвращается в кресло./
Макс: Ба, почему ты так любишь гладить меня по голове?
Ирина Леонидовна: Потому, что ты мой внук. Тебе это не нравится? Я больше не буду.
Макс: Не в этом дело. То есть, нравится, и все нормально. Гладь сколько хочешь, и так далее.
Ирина Леонидовна: Что-то случилось?
Макс: Мне кажется, что это ты не меня гладишь. Ты... Ты вспоминаешь моего отца?
Ирина Леонидовна /поколебавшись/: Конечно, я помню твоего отца. И твою мать. Они очень любили друг друга. И очень ждали тебя. Но... Жизнь сложилась так, как сложилась.
Макс: Ба?
Ирина Леонидовна: А какая мне уже разница?.. Кому нужны мои тайны, пропахшие нафталином? Пятьдесят лет назад... Господи, какая древность. Не все и живут-то столько...
Макс: Ба, не отвлекайся.
Ирина Леонидовна /тоном сказочницы/: Пятьдесят лет назад это было. Подошел ко мне один человек. И погладил меня по голове. А я гордо сбросила его руку. А потом пятьдесят лет думала: а что, если бы я тогда, в тот единственный раз, посидела бы себе тихо? Может, вся моя жизнь пошла бы иначе? /Другим тоном./ Но я же не знала, что это он. А чего там уже? Все я знала. Но я была не готова вот так... /Оглядывается./ Он до этого никогда... Если бы он еще... А он нет... Больше ничего и не было... И нет покоя моей мутящейся... Мятущейся душе...
Макс: И каждый раз, гладя меня, ты вспоминаешь его?
Ирина Леонидовна: Угу. Получается, что так. Ты уж прости меня, старуху.
Макс: Да чего там. /Задумывается./
Ирина Леонидовна: Он подошел ко мне, а я его оттолкнула. И каждый раз вспоминаю... Каждый раз вспоминаю...
Макс: Я на него похож?
Ирина Леонидовна: Это не имеет значения.
Макс: И все-таки?
Ирина Леонидовна: Похож.
Макс: И когда это у вас было?
Ирина Леонидовна: Не высчитывай. Твоему отцу было тогда десять лет. Я чиста и невинна.
Макс: Все в порядке, ба. Расскажи мне о моих родителях.
Ирина Леонидовна: Твоя мама была очень красивой женщиной. И очень любила твоего отца.
Макс: А мой отец?
Ирина Леонидовна: И он ее тоже очень любил. И тебя они любили.
Макс: Мой отец... Каким он был?
Ирина Леонидовна: Ну... Он был умным мужчиной. Видимо. Он занимался физикой. И судя по всему, весьма успешно.
Макс: И на этом основании ты делаешь вывод, что он был умным? Ба?
Ирина Леонидовна: Он был покрепче тебя физически. Правда, он был старше. Я плохо помню его в твоем возрасте.
Макс: Ба?
Ирина Леонидовна: А твоя мать была певицей. И когда ходила беременной тобой, часто пела тебе песни.
Макс: Я помню.
Ирина Леонидовна: Ты не можешь этого помнить. Хотя что мы знаем о самих себе? Твоя мать была твердо уверена, что у нее родится мальчик. Ты.
Макс: И я все-таки родился.
Ирина Леонидовна: Значит, так должно было случиться.
Макс: Расскажи, как это произошло.
Ирина Леонидовна: Ты слышал эту историю уже множество раз.
Макс: Я хочу услышать версию сегодняшнего дня.
Ирина Леонидовна: Все произошло примерно в это же время. Лет двадцать тому назад.
Макс: Мне через неделю исполняется двадцать пять, ба.
Ирина Леонидовна: Да-да, конечно. Только тогда цвела сирень.
Макс: Я помню ее запах.
Ирина Леонидовна: Твои родители были здесь, у него в гостях. А потом поехали домой. Но своей машине. Кстати, почему ты не купишь себе машину? Денег у тебя достаточно.
Макс: Дело не в деньгах. Я не хочу с ней возиться. Мне проще брать такси. Ба, не отвлекайся.
Ирина Леонидовна: Твой отец практически не пил. А в тот вечер не пил вообще. И машину он содержал в идеальном состоянии. Так потом сказали эксперты.
Макс: Так в чем же причина?
Ирина Леонидовна: Я думаю, возможно, у твоей матери начались схватки. Ей было еще рано, конечно. Она была только на седьмом месяце. Но такое случается. Если переволноваться.
Макс: Почему ты так думаешь, ба?
Ирина Леонидовна: Потому что твой отец резко увеличил скорость. Разбитый спидометр показывал какие-то запредельные цифры. Может быть, твоя мать вскрикнула, он обернулся к ней, не справился с управлением, и врезался в дерево. Это дерево потом засохло. За месяц с небольшим.
Макс: Ба!
Ирина Леонидовна: На них упала большая ветка. И они оба погибли мгновенно. В один миг... Когда машину разрезали... Они лежали, взявшись за руки...
Макс: Но ведь был еще и взрыв?
Ирина Леонидовна: Да, был...
Макс: Как же тогда я уцелел?
Ирина Леонидовна: Чудом...
Макс: А если подробнее?
Ирина Леонидовна: Твой отец был физиком.
Макс: Ба, сейчас мы говорили о другом.
Ирина Леонидовна: Об этом самом я и говорю. В последние секунды своей жизни он произвел гениальный расчет... В уме, без помощи компьютера, и даже без бумаги и карандаша. Возможно, и другие его расчеты...
Макс: Ба!
Ирина Леонидовна: Ему удалось так рассчитать траекторию машины до удара, что упавшая ветка пробила бензобак, и большая часть топлива вылилась до взрыва. Передняя часть машины почти не обгорела. Эти глупые следователи посчитали все счастливой случайностью, но я-то знаю... У твоего отца был один шанс из миллиарда не поддаться... И он его использовал.
Макс: Все равно я не имел ни одного шанса остаться в живых.
Ирина Леонидовна: Значит, кто-то решил иначе. Видимо, в момент взрыва... Или нет, за миг до столкновения... Твоя мать успела сильно испугаться. И привстать. Потом она была уже мертва. И твой отец тоже... Матка сократилась, произошло авторождение. Ты родился и завалился под бардачок. И остался жив, и даже практически цел.
Макс: Я лежал там, и, наверное, кричал, связанный пуповиной с мертвой матерью...
Ирина Леонидовна: Младенцы всегда кричат, когда рождаются. С первым криком у них раскрываются легкие.
Макс: Мой день рождения - это день смерти обоих моих родителей. За что? За какие грехи?
Ирина Леонидовна: Это не твои грехи.
Макс: Мои родители так и умерли, взявшись за руки.
Ирина Леонидовна: Виктор Иванович вырастил тебя.
Макс: Спасибо ему большое.
Ирина Леонидовна: Не поняла.
Макс: Все в порядке ба. Давай сменим тему.
Ирина Леонидовна: Ну, что ж... У тебя есть девушка?
Макс: Ба, если у меня появится девушка, я тебе первой скажу. А пока я общаюсь только с женщинами.
Ирина Леонидовна: А почему? В твоем возрасте...
/Из дому выходит Виктор Иванович./
Виктор Иванович: Макс, я готов с тобой поговорить. Ирина, оставь нас.
Ирина Леонидовна: Макс?
Макс: Все в порядке, ба.
Ирина Леонидовна: Помни, что я тебе сказала.
Макс: Да-да.
/Ирина Леонидовна, уходя, гладит Макса по голове. После ее ухода Макс встает. Они с прадедом стоят друг напротив друга. И сравнение, конечно же, в пользу.../
Виктор Иванович: Так о чем ты хотел со мной поговорить? Я тебя внимательно слушаю.
Макс: Твои посетители уже ушли?
Виктор Иванович: Ушли.
Макс: И ты решил их проблемы?
Виктор Иванович: Они сами решили свои проблемы. Им только нужен был кто-то, кто бы их выслушал. До конца. Надеюсь, ты хотел поговорить со мной не об этом?
Макс: Нет.
Виктор Иванович: Ну, так начинай.
Макс: Время - деньги?
Виктор Иванович: Время гораздо дороже денег.
Макс: Особенно твое?
Виктор Иванович: Ты неудачно строишь диалог. Сначала ты вмешиваешься в мои дела, к которым ты не имеешь никакого отношения. Потом пытаешься меня оскорбить. Я уже должен быть настроен против тебя. Тебе надо серьезно заняться психологией. Продолжай.
Макс: Я и хотел бы заняться психологией.
Виктор Иванович: Ну, так занимайся. По-моему, твоя работа оставляет тебе время на хобби.
Макс: Любая работа не оставляет времени ни на что, если ею заниматься всерьез.
Виктор Иванович: Да, ты прав. И к чему ты это ведешь? Ты хочешь сменить род деятельности? Действуй.
Макс: Тогда мне придется оставить музыку.
Виктор Иванович: Оставляй.
Макс: Если не заниматься музыкой даже короткое время, теряется навык. Окончательно. Я не смогу больше выступать.
Виктор Иванович: А какая тебе разница, если ты решил оставить это поприще?
Макс: Да, это так. Я пока не решил.
Виктор Иванович: Решай. В любом случае это твоя жизнь, и ты вправе распоряжаться ею по своему усмотрению.
Макс: Если я какое-то время буду учиться и не смогу работать...
Виктор Иванович: Я знаю твои доходы. Ты сможешь не работать и учиться всю жизнь. Тебе хватит собственных денег. Впрочем, если ты привык жить шире, это даже хорошо. Значит, ты будешь искать другие возможности заработка.
Макс: А если я захочу заняться бизнесом?
Виктор Иванович: Пожалуйста. Все с этого начинают. Каким конкретно?
Макс: Я еще не знаю.
Виктор Иванович: Что ж, когда определишься, поставь меня в известность.
Макс: Зачем?
Виктор Иванович: Мне интересно.
Макс: Что тебе интересно?
Виктор Иванович: Мне интересно, на чем ты остановишь свой выбор. И как ты возьмешься за дело. Поскольку ты никогда этим не занимался, и полнейший дилетант в этой сфере, тебе в голову могут прийти неожиданные и эффективные решения.
Макс: Ты мне поможешь?
Виктор Иванович: С какой стати?
Макс: У тебя большой опыт в этой сфере, и я думал...
Виктор Иванович: Ты не о том думал. Мой большой опыт - это мой опыт. Чужой опыт ничему не учит. У тебя должен быть свой собственный опыт. Хорошо, что ты не упомянул о моих больших связях. Тогда бы я тебя просто выгнал. А так, видишь, я продолжаю тебя слушать.
Макс: Дед, я тебя не понимаю.
Виктор Иванович: Я говорю на русском литературном языке.
Макс: Ты отказываешься мне помочь?
Виктор Иванович: Не вижу необходимости в моей помощи.
Макс: Чтобы чего-то достичь, нужно, чтобы выполнялись два условия: иметь желание и иметь возможности. Возможности у тебя неограниченные, дед. А вот насчет желания...
Виктор Иванович: А у тебя, внук?
Макс: Аналогично. А впрочем... Вряд ли ты предоставишь мне такие же возможности, как себе. Даже если бы ты согласился... В какой-то момент ты испугаешься.
Виктор Иванович: Чего? Кого? Тебя?
Макс: Того, что я принадлежу к текущему поколению. И это время по праву принадлежит мне.
Виктор Иванович: А мое место в вечности? Ошибаешься, внучек.
Макс: Правнучек.
Виктор Иванович: Да, все, кто родился со мной в один год, уже умерли. Почему-то. Видимо, им надоело жить. А мне нет! И я живой, как видишь.
Макс: Живее всех живых...
Виктор Иванович: Ты помнишь сказки о дедушке Ленине?
Макс: Нет. А кто это? Твой друг детства?
Виктор Иванович: Я не всегда улавливаю границу между твоим чувством юмора и наглостью. Но видишь ли, друг мой, дело в том, что людей уравнивает не общий год рождения - но год смерти. Все, кто умерли в один год, - ровесники. Кто умер раньше - принадлежит истории. А кто живет - принадлежит своему времени. Год смерти - это срез поколения, годичное кольцо древа жизни. И в нем есть все представители - зрелые, молодые, младенцы и старцы. В смерти все они равны. Так надо. Каждый отыграл свою роль и ушел. Пока я не умер - я живой. Я почувствовал вкус крови. То есть, я хотел сказать, вкус к роли. К своей роли. И пока я жив - я принадлежу этому времени, а не тому. /Делает выразительные жесты./ Текущему времени. Текущему поколению... /Замедляется./ Какое интересное слово - текущему. Нынешнему - это обыденно и просто, как точка на прямой. А текущему... Все течет...
Макс: Но ничего не меняется, да, дед?
Виктор Иванович: Поколение течет, как река.
Макс: А в одну реку нельзя войти дважды? Или трижды? Или сколько там раз? Ты в этом деле специалист, дед.
Виктор Иванович: Я специалист во всех делах, за которые берусь. Раз уж взялся. Иногда чтобы понять что-то действительно важное, человек должен прожить три жизни. Одной оказывается мало... А в одну реку нельзя войти дважды. Сколько ни живи. Все случается только однажды.
Макс: Или ни разу.
Виктор Иванович: Можно себя поставить и так.
Макс: Поставить...
Виктор Иванович: Подставить... Восстановить... Как говорили древние китайцы, чтобы выйти из реки, в нее нужно по крайней мере войти. Это надо понимать так, что для того чтобы сделать дело...
Макс: Закончить?
Виктор Иванович: Сделать дело, его нужно как минимум начать.
Макс: А в одну реку нельзя войти дважды?
Виктор Иванович: И, совершив круг, мы вернулись к истокам... В последнее время я стал задумываться о смысле слов. В них сокрыто больше, чем мы имеем в виду, произнося их...
Макс: Стареешь, дед.
Виктор Иванович: Никогда не занимался этой ерундой. У меня не оставалось времени на процесс старения.
Макс: Этот процесс не требует дополнительных усилий.
Виктор Иванович: Ты рассуждаешь, как человек, имеющий опыт старения... Сколько ты рассчитываешь прожить?
Макс: Не знаю. Лет шестьдесят-семьдесят. Возможно, восемьдесят. Но не знаю, хочу ли я прожить столько. Тогда мне придется впасть в маразм... В любом случае, тогда я умру калекой...
Виктор Иванович: А что бы ты делал, если бы знал, что проживешь девяносто лет? Хорошо проживешь, и умрешь от несчастного случая будучи в полном сознании?
Макс: Никогда об этом не думал.
Виктор Иванович: Ну, а все-таки?
Макс: Наверное, тогда бы я сначала думал, а потом бил.
Виктор Иванович: А сейчас что ты делаешь?
Макс: Сейчас я сначала бью, а потом думаю.
Виктор Иванович: По большому счету, разница не принципиальная...
Макс: Возможно.
Виктор Иванович: А если бы триста лет?
Макс: Не знаю... Триста лет надо прожить как-то иначе. Скажем, так... Тогда бы я вообще не бил.
Виктор Иванович: Только думал?
Макс: Да. Наверное, ушел бы в монастырь. Нет, там тоже суета. Стал бы отшельником. Изучил китайский язык. Объехал весь мир. Весь полностью.
Виктор Иванович: Будучи отшельником?
Макс: Объехал, а потом стал бы отшельником.
Виктор Иванович: И осмысливал увиденное?
Макс: Да.
Виктор Иванович: В этом что-то есть... Во всяком случае, это более конструктивная программа, чем твои краткосрочные прогнозы... Ну, а как бы ты рассчитал свою жизнь на тридцать лет?
Макс: А что там считать? Там считать некогда. Да и думать тоже. Тогда бы я только бил. Направо и налево.
Виктор Иванович: Это знакомо... Главное - начать бить, не думая. А там точно больше тридцати не заживешься. Не позволят... А что же тебе мешает жить по трехсотлетней программе?
Макс: Не знаю.
Виктор Иванович: Стереотипы... Но ведь программа в принципе есть... У человечества еще нет навыка бессмертия. Вы даже не умеете жить долго. Ваша жизненная программа, в социальном смысле этого слова, рассчитана максимум лет на пятьдесят. А дальше вы просто не знаете, что вам делать. Вам просто нечего делать после пятидесяти. И вы начинаете стареть...
Макс: А ты, дед?
Виктор Иванович: А я живу. Разрабатываю планы и воплощаю их в жизнь.
Макс: Дед, ты уже достиг на Земле всего.
Виктор Иванович: Да. /Констатирует факт./
Макс: Что ты будешь делать дальше? Полетишь на Марс?
Виктор Иванович: А почему бы и нет? Я в хорошей форме, прекрасно себя чувствую. Пока не знаю, зачем мне это нужно.
Макс: Поэтому и не летишь?
Виктор Иванович /серьезно/: Да. Но если такая потребность возникнет - не вижу для себя препятствий.
Макс: А чем будет заниматься в это время все остальное человечество?
Виктор Иванович: Обеспечивать мой полет.
Макс: А зачем ему это надо? Человечеству?
Виктор Иванович: Я ему за это плачу.
Макс: А если человечество откажется обеспечивать твой полет?
Виктор Иванович: Почему?
Макс: А так. Надоест ему.
Виктор Иванович: Что ж, у меня есть рычаги воздействия.
Макс: Какие?
Виктор Иванович: Разнообразные.
Макс: Заплатишь больше?
Виктор Иванович: Это только один из вариантов. Кстати, запомни: деньги никогда не надоедают. Никому.
Макс: И что же, на твоем пути никогда не попадались такие люди, на которых не воздействовали твои рычаги?
Виктор Иванович: Если не воздействуют одни рычаги, значит, надо искать другие. Это хорошо. Сопротивление - источник прогресса.
Макс: Значит, рычаг находится всегда?
Виктор Иванович: Ну, скажем так, почти всегда. Иногда не хватает... не хватает времени, чтобы реализовать новые варианты.
Макс: И что же ты делал с неугодными?
Виктор Иванович: Кого ты имеешь в виду?
Макс: Тех, на кого не хватало времени.
Виктор Иванович: Мы их закатываем.
Макс: В бетон? Как в фильме про итальянскую мафию?
Виктор Иванович: Это ухудшает качество бетона. Деньги теряются. Двойные. Нерациональное использование сырья. Мы закатываем в колбасу.
Макс: В ливерную?
Виктор Иванович: В ливерную добавляют крысятину. Ты думаешь, почему ее так коты любят? А человечину... В сырокопченую. В сервелат.
Макс: Я думал, вы спускаете бедным...
Виктор Иванович: Зачем же? Человеческое мясо - дорогой продукт. Те, кто пробовал, говорят очень вкусное. И потом... К нему привыкаешь. Другого уже не можешь есть. Не прет. Вкус совсем не тот. И все время тянет, знаешь, еще кусочек... Ты думаешь, почему те, кто привык к богатству, так боятся его лишиться? Придется есть другую еду, понимаешь. За исключением одной субстанции, которая составляет самодостаточную ценность... Но вряд ли она тебя интересует... Ты для нее жидковат. Во всяком случае, пока. Да и потом едва ли. Такое видно сразу. Да... Все остальное сводится к еде и к теплому сортиру. Основной инстинкт... Поэтому мы специально, для своих. Во все дорогие сорта колбасы. И чем дороже, тем больший процент. В качестве своеобразного теста, экзамена на совместимость. А вдруг у человека аллергия на богатство? Тогда он не наш. Пусть ест свою ливерную колбасу и работает, деньги ему не нужны.
Макс: И ты пробовал?
Виктор Иванович: Я не пробовал. Я ел. И тебя кормил. А ты разве не любишь качественную колбаску? С детства любишь. Ты наш. У тебя после нескольких поколений качественной жизни другой химический состав организма. Не только гены другие, все другое. Торсионные поля в другую сторону закручены. Так что выпендривайся - не выпендривайся, а без нашей жратвы ты сдохнешь. Другую еду твой организм переваривать не будет.
Макс: Ты говоришь серьезно?
Виктор Иванович: Нет, шучу. /Треплет Макса по щеке./ Ты запомнил, что я тебе сказал?
Макс: Да каждое слово!
Виктор Иванович: Фигляр.
Макс: Отнюдь. Саксофонист.
Виктор Иванович: Я всегда был уверен, что ты играешь на рояле.
Макс: Ты хочешь сказать, что я роялист?
Виктор Иванович: Я хочу сказать, что наш разговор окончен.
Макс: На сегодня?
Виктор Иванович: Наш разговор окончен.
Ирина Леонидовна /заходит, размахивая папиросой/:
Все выше и выше и выше
Стремим мы полет наших птиц.
Виктор Иванович: Еще одна птичка певчая прилетела. Ирина, ты почему без парика? Ко мне сейчас люди будут.
Ирина Леонидовна /хлопает себя по голове, удивленно/: Да... А, у меня от него голова потеет. Похолодает - надену.
Виктор Иванович: Ну, как знаешь. /Уходит./
Ирина Леонидовна: Поговорили?
Макс: Да. Ты была права.
Ирина Леонидовна: Ты все-таки стал его просить?
Макс: Но почему он не хочет мне помочь?
Ирина Леонидовна: Это очевидно.
Макс: Бабушка, так ты знаешь, в чем причина моих несчастий?
Ирина Леонидовна: Не вижу особых несчастий в твоей нынешней жизни. Но если ты их призовешь, они явятся. Как говорил классик, хочешь быть несчастным - будь им. По-моему, я что-то путаю. У него эта мысль звучала как-то иначе...
Макс: Что же ты меня раньше не предупредила?
Ирина Леонидовна: Во-первых, о чем я должна была тебя предупреждать? Во-вторых, я тебя предупреждала. А в третьих, я ничего не знаю.
Макс: Ты же знаешь все на свете.
Ирина Леонидовна: Все знает только Он... /Не понятно, кого она имеет в виду, Господа Бога, или Виктора Ивановича./ Я лишь полагаю.
Макс: Так в чем же дело?
Ирина Леонидовна: Ты молод, моложе его, ты красив, активен и нравишься девушкам. Пардон, женщинам.
Макс: Ну, так что с того? Он свое имеет.
Ирина Леонидовна: Ты для него соперник.
Макс: Я? В чем?
Ирина Леонидовна: Он ревнует жизнь к тебе.
Макс: Не понял.
Ирина Леонидовна: Ты где-то и в чем-то можешь занять его место. Ты можешь отхватить на себя тот кусок удачи, который, не будь тебя, однозначно достался бы ему.
Макс: Удачи хватит на всех.
Ирина Леонидовна: Ошибаешься, зайчик. Количество удачи в мире ограничено. Возможно, оно различно в разные времена. Но всегда конечно. Поверь на слово старому математику.
Макс: Верю, ба. Так что с того? Чтобы мне не досталась его удача, он хочет заделать меня неудачником?
Ирина Леонидовна: Совершенно верно. И ты ему в этом помогаешь своим нытьем и попрошайничеством.
Макс: Ба, я не ною, я стараюсь понять. Он воюет со мной такими дедовскими способами? Ведь я же - его правнук, наследник.
Ирина Леонидовна: Это твои проблемы.
Макс: Это неспортивно, ба.
Ирина Леонидовна: А жизнь - это игра без правил. Сегодня он по своему положению выше тебя, и он имеет возможность тебя унизить, и делает это, и ждет, что завтра, когда песочные часы времени перевернуться, ты сделаешь с ним тоже самое.
Макс: Не хочу уподобляться.
Ирина Леонидовна: А он бы сделал.
Макс: Но я - не он.
Ирина Леонидовна: И слава богу.
Макс: И все-таки, зачем ему это?
Ирина Леонидовна: Унижение - это агрессия с его стороны. А агрессия - последствие страха. Проявление страха.
Макс: Значит, он меня боится?
Ирина Леонидовна: Несомненно.
Макс: Но почему?
Ирина Леонидовна: Потому, что ты молод, красив и нравишься женщинам. Кажется, я это уже говорила. Да... Но другого-то нет...
Макс: Но и он еще вполне. Даже покрепче, я бы сказал.
Ирина Леонидовна: Ты можешь занять его место. А он твое - нет.
Макс: Мне не нужно его место. Мне нужно свое.
Ирина Леонидовна: А ему в твоем положении было бы нужно. И твое, и свое. Особенно твое...
Макс: Я - не он.
Ирина Леонидовна: И он - не ты. И еще, зайчик, запомни: всякую мелочь не боятся. Ее презирают. Или не замечают. Не снисходят заметить. Боятся тех, кого считают равными себе по силе. Или более сильными.
Макс: Бабушка, ты мне льстишь. Но я запомню. А ты мудрая.
Ирина Леонидовна: Просто я очень долго живу. И у меня хорошая память. Слава Богу. Или моим родителям. И на каждую жизненную ситуацию у меня всплывает масса аналогичных случаев. Я не все понимаю. Но я знаю, чем все закончится.
Макс: Все-все?
Ирина Леонидовна: Почти.
Макс: И чем же закончится моя история?
Ирина Леонидовна: Твоя история закончится печально. Но это произойдет не сегодня. По моим подсчетам, у тебя еще есть в запасе несколько лет, чтобы побороться за жизнь. Сначала тебе надо научиться водить машину.
Макс: Зачем, ба?
Ирина Леонидовна: Что?
Макс: При чем здесь машина?
Ирина Леонидовна: Какая машина?
Макс: Ба?
Ирина Леонидовна: Что-то холодает. Пойду парик надену. /Собирается уходить./
Макс: А чем закончится история пра?
Ирина Леонидовна: Его история не закончится никогда.
Макс: Почему?
Ирина Леонидовна: Разве ты не в курсе? /Очень обыденным голосом./ Он продал душу дьяволу.
Макс /серьезно/: За деньги?
Ирина Леонидовна: Нет, что ты. Какой ты еще молодой! Он продал душу дьяволу, имя которому - власть. Деньги - это банально.
/Ирина Леонидовна уходит в дом. Макс берет гитару, которая стояла все это время, ненавязчиво прислонившись к одному из кресел. Наверное, гитара осталась еще от Антона и Любы, его родителей./
