Помимо общеидеологического, "борьба за штаны" имеет социально-возрастной и гендерный аспект.

Во многих обществах первые штаны были для мальчика важным знаком повзросления, приобщения к мужскому сословию. В Древней Руси, а в деревне - и много позже, маленькие мальчики, лет до пяти, ходили без штанов, в одних рубашках. Этот обычай отчасти диктовался гигиеническими соображениями (экономия на стирке), но одновременно обозначал детский социальный статус, включая, в известном смысле, бесполость ребенка. Такие же правила существовали и в средневековой Европе (это подробно проследил французский историк Филипп Арьес). Немецкие мемуаристы ХVI в. с особой теплотой и гордостью вспоминают свои первые штаны, они даже помнят их цвет.


В Новое время повзросление символизируется удлинением штанов. Мальчик "вырастает" из коротких штанов не столько физически, сколько социально. Мальчики-подростки нетерпеливо ждали наступления того момента, когда им будет позволено сменить короткие штаны на полноценные "взрослые" брюки. В художественной и мемуарной литературе ХIХ - начала ХХ веков часто фигурирует мальчишеская мечта о длинных брюках, дающих одновременно взрослый и гендерный статус. Впрочем, и сегодня назвать мужчину "мальчиком в коротких штанишках" эквивалентно выражению "молоко на губах не обсохло".


Еще важнее гендерная иерархия. Немецкая исследовательница Зигрид Меткен детально исследовала и проиллюстрировала "борьбу за штаны" в истории европейской культуры.

По крайней мере с начала ХIII века, между мужчинами и женщинами шла напряженная "борьба за штаны" как символ маскулинности, власти и потенции. Точнее - не столько женщины борются за право носить штаны, сколько мужчины боятся их лишиться. Во многих языках и фольклоре существуют поговорки и шутки на тему о том, как женщина хочет иметь штаны, и что "у кого штаны - у того и власть". Немецкое выражение "Sie hat die Hosen an" ("она в штанах") означает, что "она всем в доме заправляет".

С ХIII до конца ХVII века создано множество рисунков, гравюр и каменных изображений того, как женщина (или женщины) насильно снимают с мужчины штаны, порют его и т.д. Тема борьбы за штаны широко представлена в народной культуре, чаще всего в сатирическом ключе. Лубочные сцены этого рода, в том числе русские (по немецкому оригиналу), создавались и в ХIХ веке.


Общая черта всех этих картинок - изображение женщины как опасного агрессора. Эта символика, при всей своей шуточности, подчас вызывающе сексуальна. На деревянном мизерикорде ХVI веке, стоящем в одной бельгийской церкви, вырезана торжествующая женщина, рядом с которой стоит беспомощный мужчина с поднятыми вверх руками и без штанов, а его пенис привязан к веревке, за которую женщина победоносно дергает. На других рисунках женщина просто стаскивает с мужчины штаны или муж с женой борются за них. Зависимый муж - "подкаблучник" обычно изображается без штанов и/или выполняющим женские обязанности (например, сидит за прялкой).


В этом ключе нужно рассматривать и традиционные запреты и строгое наказание женщин, надевавших мужскую одежду. Даже когда женщины давно уже отвоевали право носить штаны, женские джинсы и брючные костюмы вызывают у консервативных мужчин гнев и раздражение. При советской власти с женскими брюками боролись не менее решительно, чем с мужскими длинными волосами. В начале 1980-х годов ректор Ленинградского Института культуры (!!!) отменил свой запрет на женские брюки только после того, как его высмеяла "Комсомольская правда". В провинции произвол большей частью оставался безнаказанным.

Особый сюжет теперь уже прошлого ХХ века - отношение к шортам. Шорты впервые появились на свет как элемент обмундирования английских колониальных войск в конце ХIХ века и вскоре стали в Европе распространенной спортивной, а затем и повседневной верхней одеждой. Американские студенты надевают шорты, как только становится тепло, голые ноги их явно не смущают.


В России дело обстоит несколько иначе. Первые шорты появились у нас в 1910-х годах под влиянием бойскаутов и позже вошли в массовый обиход в качестве пионерской летней одежды. Однако взрослым они не разрешались. В 1950-х годах на курортах Крыма и Кавказа мужчин в шортах административно преследовали, не обслуживали в магазинах и парикмахерских и даже забирали в полицию. Местные жители говорили, что голые мужские ноги их оскорбляют.

Даже в жаркой Индонезии, по воспоминаниям журналиста Алексея Симонова, сотрудники советского посольства не смели ходить в шортах, воспринимавшихся как трусы: "Почему это ты в коротких штанах пошел в магазин? Посол запретил". У некоторых эти представления сохранились и по сей день.


Зато обнаженный мужской торс россиян не смущает. В теплую погоду молодые мужчины часто работают и играют в спортивные игры раздетыми до пояса. В США такое встречается редко. Американские студенты ходят в шортах, зато их грудь и спина, как правило, прикрыты майкой или рубашкой. Чем объясняется эта разница, я не знаю.

Тонкие межкультурные различия существует в длине шортов. В США уже много лет решительно преобладают длинные, ниже колен, шорты или бермуды (широкие, чуть ниже колен, штаны из пестрых хлопчатобумажных тканей). Напротив, в Германии, где короткие кожаные штаны стали предметом массового обихода уже в начале века, в Англии и ряде других европейских стран чаще видишь короткие шорты.

Летом 1996 г. я прожил десять дней в Кембридже и много гулял по разным колледжам. Было жарко, конец учебного года. На природе студенты, как правило, ходили в шортах, а на многочисленных официальных приемах - в формальных костюмах. Каково же было мое изумление, когда на лужайке перед колледжем я вдруг увидел двоих юношей в парадных блейзерах и белоснежных рубашках с галстуками и: в затрапезных коротких шортах . Контраст между формальным верхом и неформальным низом был настолько сильным, что ребята выглядели неодетыми, в первый момент я даже подумал, что они не успели переодеться. Но такие парни встречались часто, в конце концов я не выдержал и спросил одного "полуодетого" студента, что это значит. "Это очень просто, сэр, - ответил молодой человек. - Сейчас всюду идут выпускные вечера и встречи, некоторые из них происходят в саду, сидеть на траве в парадных брюках неудобно, вот мы и носим шорты".

На мой взгляд, в этом есть не только соображения удобства, но и своеобразный юмор. В университете всюду висели грозные приказы администрации, осуждающие манкирующих формальной одеждой профессоров и студентов. Однако старые регламенты, предусматривающие форму костюмов и галстуков, ничего не говорили о штанах, - вообразить, что джентльмен может появиться на публике в шортах, никто не мог. Сочетая несовместимые друг с другом части туалета, студенты отдавали дань древним обычаям и одновременно высмеивали, деконструировали их (в прежние поколения ничего подобного в Кембридже не было). Нечто подобное из озорства проделывали студенты престижных американских университетов в 1960-х годах: повинуясь строгим правилам этикета, они появлялись на парадном обеде в предписанных пиджаках и галстуках, под которыми однако не было рубашек, а то и штанов.


Индивидуальный стиль одежды только дополняет варианты соответствующей субкультуры. Тут уже важен имидж, который ты хочешь создать. Сами по себе шорты практически ничего о тебе не говорят: все в шортах, и ты в шортах, ничего особенного. Но в пределах групповой моды могут быть различия.

Более длинные шорты создают неэротический имидж серьезного молодого человека, который не придает своим ногам особого значения. Напротив, короткие (по сравнению с модой) шорты выражают желание сделать свои ноги объектом внимания: если я показываю голые ноги, значит, я хочу, чтобы на них смотрели, и это подобно женской мини-юбке, может иметь определенный эротический смысл приглашения и обещания.

* * *

При всей внешней анекдотичности история штанов, точнее, социального приятия и неприятия их различных разновидностей и функций, может немало сказать об истории гендерного самосознания. В частности, их приключения на протяжении ХХ века подтверждают, что мы являемся свидетелями не гомосексуализации или феминизации мужского тела, а значительно более серьезного социального процесса: ослабления гендерной поляризации. Однако этот процесс социально и культурно дифференцирован и стратифицирован и сопутствующие ему "битвы одеяний" не утратили своей идеологической нагруженности и прямой зависимости от социального контекста.

Сегодня эта "идеологическая нагруженность" особенно наглядно проявляется на примере отношения к наготе, даже когда речь идет о внешне сходных феноменах. Так, на Западе "натуризм" в последние десятилетия развивался преимущественно в русле леволиберальной идеологии. Напротив, петербургское "Общество культуры свободного тела" (ОКСТ), официально зарегистрированное в 1992 г., является скорее консервативно-националистическим. Его идеолог М.М. Русинов доказывает, что его сторонники не нудисты (это иностранное слово и движение), для них главное - воссоединение с природой, "возврат к старым ценностям и к той духовности, которая существовала на Руси еще во времена язычества". Он проповедует враждебность к Москве и к Западу, где "нет ничего духовного" (что, впрочем, не помешало ему собственную книгу издать по-английски).

Наверное, нам рано смеяться над гонениями на узкие или широкие брюки: битвы за "нашу" одежду против "ненашей" моды не кончились и вряд ли когда-либо кончаться. Может, хоть вестись они будут более вменяемым образом...

(c) Журнал "Человек", 2001, стр.63-78