Детектив


Глава 6

- Мне всё это ужасно не нравится, - вслух произнесла Волгина.
… В рассветных барханах облаков едва виднелась призрачным осколком истончившаяся луна, страдающая днём от бессонницы…
Присутствие в небе солнца, по-видимому, ничуть не смущало луну…
- Пожалуй, мне всё-таки стоит поговорить с Томашевской, - решила Мирослава.
Она отправилась в «Бриг» и спустя двадцать минут уже стояла перед 113 номером.
На её стук никто не отозвался.
Мирослава решила не отступать и постучала более сильно.
- Откройте, Ирина! – Мирослава повернула ручку и… дверь приоткрылась.
- Открыто, - констатировала Волгина. – Странно. Ничего хорошего за незапертой дверью, как правило, не бывает.
И всё-таки Мирослава решила заглянуть. Она осторожно переступила через порог.
В прихожей было темно. Мирослава осторожно дотронулась до выключателя и! Замерла. На полу прямо возле её ног лежала молодая женщина.
Взлохмаченные волосы закрывали половину её лица.
Мирослава не сомневалась, что это была Ирина Томашевская и, что она мертва.
На виске женщины, смешавшись с волосами, запеклась кровь.
Складывалось такое впечатление, что Ирина яростно боролась с напавшим на неё.
Разбитые часы на её руке показывали двадцать минут восьмого. Конечно же, утра.
Одна пола, как видно наспех наброшенного халата, была разорвана.
Мирослава обошла погибшую и вошла в комнату.
Здесь беспорядка не наблюдалось. На столе стояли две чашки с недопитым кофе, два стакана. Один полупустой, другой полный. Рядом бутылка местной минеральной воды. На тарелке огрызки от яблок и кожура от апельсинов.
У Ирины был посетитель. Это ясно.
И она его сначала не опасалась. Иначе, зачем пить с ним кофе?.. – задумалась Мирослава, - или с ней…
Волгиной невольно вспомнились нервозность и паническое бегство Элен Максимовой.
Она вернулась в прихожую, вытерла выключатель носовым платком, но свет выключать не стала. Затем вышла из номера и протёрла ручку двери со стороны коридора. Спустилась вниз. Вышла на улицу. Нашла таксофон и набрала 02.
Когда на том конце провода взяли трубку, быстро проговорила, - в гостинице «Бриг» в 113 номере убита молодая женщина, - и сразу опустила трубку на рычаг.
Оглянулась на гостиницу. Ветер трепал косые паруса на крыше здания. Делал он это лениво, словно знал, что паруса-то ненастоящие, так одна декорация…

Мирослава вернулась в «Менестрель», собрала вещи и добралась на такси до аэропорта. Первым же самолётом вылетела в свой город.
Оказавшись в Сама-Ре, Мирослава подумала, что неплохо было бы заехать домой.
- Бедный Дон, - подумала она. Мирослава знала, что, несмотря на свою независимость, он больше всего на свете ценил её внимание.
И, вот, пожалуйста, она снова пропала из его поля зрения на неопределённое время.
- Бедный Дон…
У него был превосходный слух. Обычно он слышал её шаги, когда она только поднималась по лестнице подъезда.
А интонацию её голоса он отыскал бы в любой какофонии звуков.
- Бедный Дон…
Прямо из аэропорта, не заезжая ни домой, ни в агентство, Мирослава поехала к своей клиентке.
Элен Максимова с семейством обитала в коттеджном посёлке, расположенном на берегу Волги.
Мирослава вышла из такси и поёжилась. Ветер был довольно холодным.
Осень в средней полосе не была такой щедрой на тепло, как на юге.
… Вдалеке серебристыми чешуйками водяной кольчуги поблёскивала река.
Был виден жёлтый песок косы пролегающей посередине, где ветер редким воздушным гребнем расчёсывал волосы зелёных ивовых ветвей ещё совсем нетронутых осенней позолотой.
Мирослава отыскала номер дома Элен.
Как ни странно, ворота были открыты. Мирослава вошла.
Конечно, нельзя было исключать наличия во дворе собаки…

Мирослава не спешила, но и не медлила. Собаки не было видно.
На подъездной аллеи стояла «девятка» бледно-голубого цвета.
Мирослава поднялась на крыльцо и нажала на кнопку звонка.
Пространство за дверью огласилось медными раскатами гонга.
Через некоторое время дверь распахнулась.
На пороге стоял молодой мужчина в халате, имитирующем восточный орнамент.
Он с недоумением уставился на Мирославу, - вам кого?
- Я хотела бы поговорить с Элен Максимовой, - вежливо произнесла Мирослава.
Она давно усвоила, что доброжелательность открывает почти все двери.
- Элен нет, - грустно ответил мужчина.
- А где она?
- Должно быть, на работе, - тон его голоса окрасился в грязно-коричневые тона недовольства, - моя любезная жёнушка только что примчалась из аэропорта и снова куда-то унеслась пару минут назад.
Мирослава вздохнула.
Мужчина оглядел её с ног до головы.
- Если хотите, то можете подождать её, - смилостивился он, - входите.
- Спасибо, - Мирослава вошла в дом.
- Как вас зовут? – спросил он.
- Мирослава.
- А я, Юрий. Муж Элен.

- Очень приятно, произнесла Волгина банальную фразу. Что ещё она могла сказать в данном случае?..
- Взаимно, - не отличился он оригинальностью. – Вы подруга Элен?
Мирослава не успела ответить.
- Мама! Мама! – донёсся откуда-то детский заспанный голосок.
- Нет, солнышко, это не мама, - голос Юрия наполнился теплом и грустью.
- А мама?
- Мама скоро придёт.
- Извините, - сказал он Мирославе, - проходите в гостиную и подождите. Я скоро вернусь.
- Да, конечно, - проговорила Мирослава, стараясь вложить в голос, как можно больше тепла и сочувствия.
Когда он исчез за одной из дверей, Мирослава прошла в гостиную и сразу села на мягкий диван с удобной спинкой. Она Позевнула и закрыла глаза.
Перед её внутренним взором всплыла радужная оболочка глаз Дональда, названная сладким греческим словом «ирис»…
Она меняла оттенки основного цвета в зависимости от освещения и настроения, в котором пребывал Дон…
Но чаще всего его глаза были похожи на золотистый свежезаваренный чай или на чайную розу, распустившуюся в зелёном саду и омытую утренней нежной росой.
Хозяин дома появился не раньше, чем через полчаса в том же халате с восточными мотивами, но свежевыбритый.
- Извините, что заставил вас ждать, - сказал он, сами понимаете, маленький ребёнок. Очень скучает о матери. А Элен, - он сделал долгую паузу, - ни им, ни мной почти не интересуется.
- Должно быть, ваша жена слишком занята, - обронила Мирослава осторожно.
- Чрезмерно, - проговорил он недовольно.
- Бизнес, как правил, поглощает много времени и чтобы заработать, приходится от чего-то отказываться, - тщательно взвешивая каждое слово, проговорила Мирослава.
- Вот она и отказывается от ребёнка! – резко ответил Юрий.
В большие окна лился свет золотистый, щедрый. В саду шуршали опадавшие листья.
-Впрочем, - не будем об этом, - сказал хозяин дома, - вы голодны? – спросил он.
- Слегка, - улыбнулась Мирослава.
- Тогда я угощу вас поздним завтраком, - если не возражаете?..
- Буду благодарна.
- Пойдёмте на кухню, - позвал он.
Мирослава поднялась с удобного дивана.
- Вы знаете, - словно извиняясь, произнёс Юрий, - у меня было довольно бедное детство. Мать учительница начальных классов, Отца не помню. Он сбежал сразу после моего рождения, - Юрий развёл руками, - и кухня для меня такое место, где уют и домашнее тепло. Порой закрою глаза и кажется, что пахнет мамиными пирогами, - он печально улыбнулся.
- А ваша мама живёт всё там же? – спросила Мирослава осторожно, чувствуя подводные камни.
-Она умерла, - ответил он тихо.
- Простите.
- Нет, ничего. Это было девять лет назад. Я учился в литературном институте, а мама скончалась в одночасье от кровоизлияния. Даже не поболела, не полежала, не отдохнула. Всю жизнь надрывалась за гроши. Ни единого дня не пожила для себя, - он посмотрел на Мирославу, - простите, я кажется, утомил вас своими воспоминаниями.
- Нет, что вы, - отозвалась Волгина, - наверное, вы очень любили свою маму…
- Безумно! Но больше об этом ни слова, прошу вас.
Она кивнула.
- Сейчас будем пить кофе, - голос Юрия стал мягким.
Они прошли на кухню – огромную и светлую, уставленную дорогой импортной мебелью.
Юрий включил газ, поджёг конфорку и налив в турку воды, поставил её на огонь.
Через некоторое время всё пространство кухни заполнил упоительный аромат.
- Вам с сахаром? Со сливками? – спросил Юрий.
- Нет, спасибо, чёрный, - ответила она.
- «Чёрный, как дьявол, горячий, как ад, чистый, как ангел и нежный как любовь…» - процитировал он Талейрана.


Мирослава промолчала.
Усмехнувшись, Юрий поставил перед ней чашку крепкого кофе, печенье, вафли, рулет, сыр…
Сел напротив, - хотите, я расскажу вам легенду о кофе? – спросил он.
- Хочу, - Мирослава была абсолютно равнодушна к кофе, но почему бы не выпить чашечку, другую терпкого напитка, если это поможет приоткрыть дверь в душу собеседника.
- Тогда слушайте, - сказал Юрий. – В глубокой древности жил в Эфиопии красивый юноша. Звали его Кадди. Был он трудолюбив, но беден. Ничего у него не было, кроме красоты и горячего сердца. Однажды Кадди полюбил прекрасную девушку. Имя её, к сожалению, история не сохранила. Девушка ответила Кадди взаимностью. Но, увы, отцу красавицы не улыбалось иметь зятем незнатного бедного юношу.
- Тогда ещё не было эмансипации, - Юрий иронично улыбнулся, - красавица смирилась с волей отца и вышла замуж за богатого старика.
_- А отчаявшийся Кадди поклялся хранить верность любимой до конца своих дней. Он нанялся в пастухи и стал пасти коз высоко на горных склонах. Там в горах вдали от людей не так сильно болело его израненное любовью сердце. Горный воздух залечивал его раны. А, глядя на весёлых козочек, он и сам веселел. Так бродил Кадди по горам со своим стадом. Горное эхо было самым желанным его собеседником.
Как-то стал замечать пастух, что козы его приходили в необычное возбуждение, когда поедали плоды одного из дикорастущих кустов. Плоды эти были похожи на вишню, только состояли из двух зёрен. И решил Кадди их попробовать. Разжевал один из плодов. Не то, чтобы вяжущий вкус сразу понравился пастуху… Но к своему удивлению, Кадди почувствовал, как силы и бодрость вливаются в его уставшее от дневного перехода тело. Всю усталость как рукой сняло. Обрадовался Кадди и от избытка чувств, расцеловал первую же попавшуюся ему козу. Как никак именно благодаря козам были открыты чудодейственные свойства кофе.
И тут услышал Кадди, будто кто-то зовёт его, - Кадди, Кадди, - точно трава шелестит.
Обернулся он и глазам своим не поверил! – стоит его красавица и протягивает к нему руки.
Бросился Кадди к любимой, прижал её к сердцу и стали они вместе бродить по горам, не ведая благодаря кофе, ни усталости, ни болезней, ни старости, ни даже самой смерти.
Говорят, что и до сих пор путники встречают счастливую пару в горах.
- Красиво, сказала Мирослава.
Юрий кивнул, - а, вот, в Турции, многие за любовь к кофе заплатили головой.
- Да?..
- Правда, это было очень давно…
- Расскажите, - попросила Мирослава.
- Пожалуйста, - он пожал плечами, - кстати, ещё пристрастие арабских мусульман к потреблению кофе вызвало переполох среди высших сановников ислама и в 1511 году они созвали в Мекке известный «Совет кофе». Этим фанатикам пришло в голову, что кофе напиток дьявола, действующий на разум и чувства правоверных с целью отвлечения их от истинной веры. Кофе, недолго думая, запретили наравне с вином. Хотя в Коране нет об этом ни слова.


Каждый магометанин, осмелившийся нарушить запрет, строго карался.
Но страсть к кофе была сильнее страха, и оно продолжало гордо шествовать по миру, с триумфом покоряя целые народы.
Мирослава с интересом слушала, и Юрий продолжал:
- По сохранившимся историческим источникам после арабов, кофе познали турки. Случилось это где-то в первой половине 16 века во времена правления султана Сулеймана Великого.
Лет через двадцать в Константинополе появились первые кофейни, где люди встречались, наслаждались волшебным ароматным напитком и общались между собой. За чашкой кофе собиралась элита того времени – учёные, писатели, философы… Велись горячие разговоры, переходившие в споры. Вскоре кофейни стали излюбленным местом для встреч и их стали называть «научными кружками».
При приготовлении и подачи кофе тщательно соблюдались традиции – хозяин кофейни приготовлял кофе в специальной медной лужёной кастрюльке «турке» с длинной ручкой и широким дном. Кверху форма кастрюльки сужалась. Варили кофе на слабом огне, медленно доводя до кипения, чтобы на поверхности образовывалась пена. Подавали кофе в специальных кофейных чашечках – филджанах. Пили его медленными, маленькими глотками, шумно потягивая.
Идиллию, как всегда, разрушили политики.
Собираясь в кофейнях, они выдвигали требования о равенстве и справедливости, плели заговоры против деспотической власти султана.
Нашёлся Некто, оповестивший султана о том, что происходит в кофейнях.
Виновным во всём признали… кофе.
Султан Турции издал приказ: «Величайший, прославленный, сильнейший в мире владетель и властелин, халиф и падишах Мурат 14, покоритель мира, принял мудрое решение: закрыть все кофейни. С сегодняшнего вечера ни одна кофейня не должна быть открыта. Не будет больше продаваться эта язва, этот столб шатра пьянства и разврата. И да не найдётся неразумного человека, который не прислушался бы к приказу. Потому что ему отрубят голову, что будет наименьшим наказанием…»
И в сопровождении многочисленных воинов в ту же ночь Мурат самолично отправился полюбоваться, как подданные исполняют его приказ.
Результат был неутешительным – 146 владельцев кофеен и посетителей неподчинившихся приказу султана были схвачены, зарезаны, а затем повешены на деревьях в назидание другим.
Однако жестокость султана привела к обратному результату. Посетители кофеен, большинство которых принадлежало к тогдашней элите, взбунтовались. Ночью на стенах домов стали расклеиваться призывы к неповиновению султану.
Один из таких призывов гласил: «Свирепый султан, прежде чем объявлять вне закона арапа («арапом» называли зёрна кофе) рассей, о, тиран, пары, которые исходят от крови, ежедневно проливаемой твоими палачами. Бунтуют наши угнетённые души».
Султану ничего не оставалось делать, как отменить приказ, и кофейни вновь были открыты.
- Грустно, - сказала Мирослава.
- Ни чуть, - возразил Юрий. – За любовь нужно платить!
- Но не головой же?! – не согласилась Волгина.
- Именно головой! – воскликнул он и процитировал:»… Ценою жизни ты мне заплатишь за любовь»! – его глаза как-то странно сверкнули.
- Блок ваш любимый поэт? – спросила Мирослава, чтобы как-то сменить тему…
- Нет, - он качнул головой, - любимый Лермонтов. Особенно, вот это: «Я горд – прости - люби другого…»! – произнёс он неожиданно жарко.
И Мирославе показалось, что в этом горьком пламени чужого стиха свернулась в стальную пружину отравленное жало уязвлённого самолюбия.
- «Я горд! – прости – люби другого…» - повторила она задумчиво.
- А вы любите Лермонтова? – прервал её размышления Базилевский.
- Я?.. – переспросила Мирослава, - пожалуй, не очень… Он слишком мрачен для моего мироощущения.
- Ну и зря, - сказал он, - вам, наверное, нравятся наши современные рифмоплёты? – в его голосе была нескрываемая насмешка.


Пренебрежение Юрия Базилевского к собратьям по перу неприятно удивило Мирославу.
- А, впрочем, - подумала она, - поэты, кажется, терпеть не могут друг друга…
- Нет. Я люблю Гёте, Шекспира, Тютчева… - ответила она на вопрос Юрия.
- Весь мир театр, - перебил он её, - а женщины неподражаемые актрисы, - закончил он неожиданно.
- Не припоминаю такого у Шекспира…
Он засмеялся, - это не Шекспир. Это я!
- В таком случае, актёрство присуще не только женщинам.
- Нет, именно женщинам, - упорно проговорил Юрий, и в его глазах вспыхнула ярость,
Но он взял себя в руки и спросил, почти спокойным голосом, - а зачем вы хотите видеть мою жену?
- Опомнился сокол, - подумала Мирослава и ответила, - по делу.
- Секрет? – усмехнулся он.
- Можно сказать, что да. Ведь у вас тоже, наверное, есть секреты?..
- У меня нет секретов. Я открыт миру, а мир открыт мне.
Мирослава решила помолчать, не отвечать на импульсивные выпады известного поэта.
- Когда я женился, - сказал Юрий, - моя жена казалась мне ангелом.
Мирослава не удержалась, - трудно заподозрить ангельскую сущность в оболочке деловой женщины, да ещё в нашей стране. Без зубов и когтей не обойтись.
- Значит, я ошибался. О! Как я был наивен! Как слеп! – он воздел руки к потолку, а потом схватился за голову, - но я так люблю своего сына! – искреннее отчаяние зазвенело в его голосе.
Мирослава молча смотрела на поэта.
- Хотите тосты? – спросил он неожиданно.
- Пожалуй, - осторожно произнесла она.
Юрий включил тостер и через несколько минут подал Мирославе тарелку с подрумяненными тостами.
- Вы любите свою жену? – спросила Мирослава.
Базилевский явно не ожидал от неё такой бесцеремонности, Он удивлённо воззрился на Мирославу и разглядывал её не отрываясь пару минут.
Она не препятствовала удовлетворению его интереса.
- Когда женился, любил. Очень, - наконец ответил он, - можно даже сказать, слепо обожал, - Юрий глубоко вздохнул.
- А потом вы перестали её любить? – всё так же спокойно спросила Волгина.
Базилевский пожал плечами.
- Что-нибудь случилось? – не отступала она.
- Не знаю! – резко ответил он, - ничего не знаю.
Юрий поднял чашку с остывшим кофе и, сделав один глоток, с грохотом опустил её на стол.
Мирославе показалось, что чашка разлетится вдребезги, но ничего подобного не произошло.
- Она стала какая-то сумасшедшая, - зло сказал хозяин дома, - носится, как угорелая. Слова не может по-человечески сказать.
Он снова взял в руки чашку и стал водить по дну мизинцем, который украшало некое подобие фигурного напёрстка.
- Кумир Лермонтов, - подумала Мирослава, - а в украшениях подражает Пушкину. Начитанный, неглупый, нервный. До крайности самолюбивый…
- Приехала сегодня, - продолжал Юрий, - даже к сыну не зашла. Вы считаете это нормально? – обратился он к Мирославе.
Мирослава благоразумно промолчала, хотя в чём-то была склонна согласится с Базилевским.
- Дом на мне, - сказал он, вероятно и не ожидая от неё ответа, - ребёнок на мне, - продолжал перечислять Юрий, - а я, между прочим, творческий человек!
Мирославе показалось, что он сейчас воскликнет, - я гений!
Вероятно, Базилевский так и думал в глубине души, но у него хватало благоразумия не произносить этого вслух.
Мирослава, сохраняя невозмутимость, попросила ещё кофе.
И когда хозяин наполнил её чашку, вежливо поблагодарила его.
Кофе и впрямь был великолепным, даже она равнодушная к божественному напитку, заметила это.
Допив медленными глотками чашку, Мирослава произнесла, - спасибо за угощенье. Извините, что отняла у вас время. Скорее всего, ваша жена появится дома не скоро. Может быть, я застану её на работе…


- Да, нет, же! Говорю вам, она скоро придёт, - раздражённо сказал мужчина и вдруг, переменив тон, почти плаксиво попросил, - подождите ещё. Останьтесь!
- Но…
- Я прошу вас! – Юрию показалось, что Мирослава единственный человек, который отнёсся сочувственно к его душевным терзаниям.
На какое-то время в уютной кухне воцарилась настороженная тишина.
И тут изумлённая Мирослава увидела, что Базилевский смотрит на неё глазами полными слёз.
- Право, - пробормотала она, - успокойтесь. Ничего страшного. Всё наладится, - Волгина дотронулась до его руки, - в каждой семье бывают кризисы…
- Господи, что за чепуху я несу, - подумала она про себя, - какие кризисы?.. Ах, да, в семейной жизни… Надо же как-то его успокоить.
В это время дверь кухни отворилась. На пороге появился белокурый мальчик лет шести… С выразительными синими глазами.
Черты его лица не имели ни малейшего сходства, ни с материнскими, ни с отцовскими. И всё-таки этот ребёнок ей кого-то смутно напоминал. Мирослава не могла вспомнить кого именно…
- Вот уж, кто ангел во плоти, - подумала она, глядя на малыша.
- Папа, - произнёс ребёнок растерянно и тут же бросился к отцу, повис у него на шеи, - папа, ты плачешь? Папа! – он вытирал слёзы с отцовских щёк своими маленькими ладошками.
- Тебя обидела эта тётя?!- малыш повернулся и ожёг Мирославу точно молнией, потемневшим взглядом синих глаз.
- Нет, что ты, солнышко, - Юрий нежно погладил сына по светлым волосам, - тётя пришла к твоей маме, а её всё нет.
- Тогда почему ты плачешь? – ребёнок не сводил глаз с отцовского лица.
- У меня сильно разболелась голова, - неловко оправдывался перед сыном Юрий.
- И ты плачешь поэтому? – недоверчиво спросил мальчик.
- Да, конечно.
- Тебе очень больно?
- Очень, - ответил Юрий вполне искренне.
- Я сейчас найду в аптечке таблетку, принесу, и тебе сразу станет легче, - он спрыгнул с отцовских колен и выбежал из кухни.
- Как глупо получилось, – проговорил Юрий, - больше всего на свете я хочу уберечь сына.
Через пару минут мальчик прибежал с таблеткой. Налил в стакан воды и протянул отцу, - вот, выпей, папа.
- Спасибо, солнышко, - рука Юрия коснулась белокурых волос ребёнка.
- Тебе лучше? – сын заглядывал в глаза отцу, - папа, тебе лучше?
Мирослава поняла, что самое время уйти. Отец занят ребёнком и уже не будет так упорно просить её остаться.
- Я, пожалуй, пойду, - сказала Волгина.
- Как тебя зовут? – спросила она у мальчика.
- Саша, - глаза ребёнка больше не метали молнии, а светились спокойной синевой неба, прояснившегося после недолгой грозы.
- Саша, ты ведь сумеешь позаботиться об отце? – мягко улыбнулась она.
- Да, - с достоинством кивнул мальчуган.
- До свиданья, - Мирослава подняла взгляд на Юрия и попыталась ему улыбнуться, но улыбка не получилась.
- Заходите к нам ещё, - сказал Саша, разряжая возникшее напряжение, с искренней непосредственностью ребёнка.
- Непременно, - благодарно улыбнулась Мирослава мальчику.
Она пошла к выходу, изо всех сил стараясь, чтобы её походка не выглядела слишком торопливой.

- Смотри, папа!- воскликнул Саша в прихожей, - мама опять забыла свою сумочку, - он указал рукой на низкий столик, - в прошлый раз она очень переживала.
- Да, опять, - жалобно отозвался Юрий, - только тогда она её моментально хватилась, а на этот раз не соизволила вернуться.
- Но мама не виновата, - заступился сын за Элен, - просто у неё так получается.
Юрий шумно фыркнул.
- А потом, - сказал Саша, - от маминой забывчивости бывает польза. Помнишь, мы потеряли ключ в парке и…
- Возможно, ты прав, - прервал сына Базилевский, - просто я переживаю за твою маму.
Мирослава попрощалась с хозяевами. И только оказавшись за воротами, облегчённо вздохнула.
… Ей во след нёсся шлейф из благоухания перезревших груш.
В лицо веяло речной прохладой. А под ноги ложились листья осины то «лицом» то «изнанкой», предвещая умеренную зиму…