Власть, по определению, концентрация контроля в руках немногих над многими. Все не могут иметь власть. Если все имеют власть, тогда ее не имеет никто.
«Вся власть принадлежит народу.» - лозунг, а лозунги формулируются так, чтобы ни у кого не было возражений. Возражений не возникает по той простой причине, что лозунги не имеют никакого конкретного содержания. Лозунги существуют для масс, а управляющая элита видела и видит народ так, как это было во все времена, начиная с Аристотеля, который говорил, - «Массы людей - рабы по своей природе, и, когда их освобождают, то оказывается, что они лишены интеллектуальных и моральных стимулов, необходимых для принятия ответственности за свои поступки.»
Американский журналист-политолог начала 20-го века Уолтер Липпман, повторяя Аристотеля, в своей основной работе, признанной вершиной американской политической мысли, говорил, - «Широкие массы не в состоянии ни понять общественные проблемы, ни решать стоящие перед обществом задачи. Проблемы общества могут поняты и решены только ее элитой.»
Гитлер в «Main Kampf», другими словами говорил тоже, что и Липпман - массы не обладают способностью видеть мир во всей его сложности и не интересуются ничем, что не входит в круг их повседневных интересов. Поведение масс определяется не знанием и не разумом, а чувствами и бессознательными порывами.
Евгений Замятин в романе «Мы», сформулировал ту же идею власти в терминах большевизма, - «Если они (массы) не поймут, что мы несем им математически безошибочное счастье, наш долг заставить их быть счастливыми».
Общество во все времена стояло перед дилеммой свободы и эффективного управления массами. Власть народа всегда превращалось во власть стихии плебса – в анархию, в которой погиб Древний Рим, и захлебнулась в крови Французская Революция.
Порядок для общества необходим, без него отношения между людьми и социальными классами превращаются в хаос столкновения многих сил. Авторитарные и тоталитарные режимы создавали порядок силой. Не в состоянии решить экономические проблемы, в условиях широко распространенной нищеты, они просто лишали своих граждан прав на свободное волеизъявление.
Демократия, в отличии от авторитарных и тоталитарных режимов, использует систему общественного договора, при котором каждый, за свои экономические интересы, готов пожертвовать частью своих свобод как индивида и гражданина и добровольно передать власть в руки «избранных».
Демократические общества появились в 19-ом веке, веке развития капиталистической системы, когда демократия стала необходимостью, без нее нельзя было реализовать экономические задачи, они могли быть выполнены лишь в условиях свободного индивидуального предпринимательства, т.е. свободы экономики, требующей признания индивидуальных прав граждан.
В рыночной экономике все должно покупаться и продаваться, в том числе и сама демократия, поэтому кандидат во власть выставляется на аукцион и покупателем становится тот, кто больше даст. На выборах избиратель “покупает” подходящего кандидата, в надежде на то что «избранный» выполнит свои предвыборные обещания. Но в практике политической жизни предвыборные обещания никогда не выполняются, так как реальным покупателем являются не массы избирателей, дающие кандидатам средства на проведение избирательной кампании, а те силы которым принадлежит экономика страны. На политическом аукционе не массы избирателей покупают кандидата, кандидата покупают те, кто дает наиболее высокую ставку. Естественно, что кандидат, получив власть из рук экономической элиты, следует воле тех, кто его купил. Это и есть истинная демократия свободного рынка.
Для того чтобы механизмы воплощения решений, принятых политической и экономической номенклатурой, были эффективны, иллюзия участия масс в спектакле демократических выборов должна быть достаточно убедительной.
Вильям Пэнн, лидер общины квакеров 18 века, создавший штат, носящий его имя, Пенсильванию: "Дайте возможность людям думать, что они правят, и тогда они будут управляемы". После выборов избиратели могут лишь наблюдать за тем что происходит, изменить они уже ничего не могут. Наглядный пример - второй срок президента Буша. общественное мнение оценивало Буша как самого некомпетентного лидера в истории США ХХ века. Большая часть населения, 75% избирателей, требовала изменений государственной политики, Все средства массовой информации показывали неприятие страной курса правительства, но общественное мнение не обладает силой. Сила у реальной власти - государства, слившегося с системой крупнейших корпораций.
В теории, демократия предполагает равное политическое представительство различных групп населения в управлении обществом, и постоянный переход власти из рук одних групп населения в другие. На практике, власть концентрируется в процессе войны за привилегии внутри элитарного круга и постоянно обновляется наиболее агрессивными представителями низших классов.
Америка имеет двухпартийную систему, и, теоретически, власть переходит от одной партии к другой, но реальная власть в стране принадлежит Большому бизнесу, и республиканцы и демократы - это одна партия, партия бизнеса с двумя фракциями, представляющими его интересы в различных секторах экономики.
Как говорил, в период Американской Революции, Dжон Джэй – президент Континентального Конгресса и глава первого состава Верховного суда : «Те, кто владеет богатством страны, должны ею руководить.» (The people who own the country ought to govern it.). Эта формула власти в любых политических системах во все времена.
Правда, цинизм Джона Джея не был характерен для первых лидеров страны, отцы-основатели США видели в государстве главную опасность для свободы общества, власть должна быть подчинена интересам большинства.
Джордж Вашингтон, в подтверждение своего недоверия к власти, часто цитировал одного из отцов церкви, Аврелия Августина : «Что представляют собой государства, как не большие разбойничьи шайки. И сами разбойничьи шайки, не являются ли они государствами в миниатюре.»
Разбойничьи шайки собирали временную добычу, и не заботились ни о своем будущим, ни о будущем ограбленных. Но, построив свои крепости, и создав постоянную базу власти над окрестным населением, они переходили на систему грабежа постоянного, требовавшего более долгосрочной политики, которая воплощалась в форме оброков. И, наконец, когда какая-либо из бандитских шаек, уничтожив или подчинив себе другие, создавала государство, грабеж принимал законодательные формы, получал моральное обоснование и освящался церковью, получавшей свою долю власти и добычи - «церковную десятину». Формы грабежа менялись, но основа государственной власти, как насилия небольшой, но наиболее активной группы населения над основной массой, оставалась неизменной.
Недоверие к власти было характерным почти для всех отцов-основателей американского государства, но наиболее точно было сформулировано Томасом Джефферсоном, написавшим Декларацию Независимости, - «Государство – это не нечто абстрактное, это конкретные люди, обыкновенные люди, вовсе не семи пядей во лбу, которым большинство граждан доверило право руководить страной. Если говорить о власти, давайте не будем говорить о вере к нее. Надо заковать власть в цепи Конституции, чтобы она не принесла слишком много вреда.»
В условиях фермерской Америки, какой она была в период создания США, государство было слабым не столько в результате ограничений возможностей власти Конституцией, сколько потому, что на необъятной территории нового континента государство не обладало реальным контролем над индивидуальной инициативой миллионов, не принимавших никаких законов, кроме закона выживания в условиях дикой природы.
В последующий период, когда основное население страны составляли не только фермеры, но и работники мануфактур, и торговцы, соединявшие производителя с покупателем, а бюрократизация, вторжение государства во все сферы общественной жизни только начиналось, непосредственные отношения между всеми участниками общественных процессов еще сохранялись, что предоставляло свободу решений и действий большинству.
Недаром Алекс Токвиль в первой трети 19-го века говорил об американской рыночной демократии этого времени, как о самоуправляющемся обществе, - «Когда вы вступаете на американскую землю, вы оказываетесь в центре буйствующей толпы. Тысячи голосов слышны одновременно и каждый заявляет о своих правах. Это звуки общества, которое управляет собой само, без вмешательства государства.».
В течении почти двух столетий, пока Америка была страной фермеров и мелких мануфактур, государство не обладало реальной властью. Условия американской жизни того времени давали свободу “буйствующей толпе”, тем не менее, один из отцов-основателей, Мэдисон, понимал опасность, которую представляет это буйное стадо для сформировавшейся к тому времени экономической элиты, - «Основная ответственность правительства защита состоятельного меньшинства от большинства...(и так как) те, кто будет добывать средства жизни своим трудом, будут тайно надеяться на равное распределение благ. ...необходима политическая и экономическая власть, которая будет гарантировать сохранение статус-кво, гарантировать, что богатства никогда не перейдут в руки тех, кто мечтает о равном распределении благ.»
Мэдисон был человеком эпохи, которая верила в мудрого государя и в просвещенную, озабоченную благополучием народа элиту, управляющую страной для всенародного блага. Но, наблюдая трансформацию элиты в условиях свободной экономики, Мэдисон, в конце своей жизни, пришел к другому взгляду на состоятельное меньшинство, - «Они, безнаказанно нарушая законы, обкрадывают население, запускают руки в общественные доходы и держат правительство в постоянном страхе, угрожая переворотом и сменой всего руководства в случае неподчинения их интересам.»
Дилемма, обозначенная Мэдисоном, - с одной стороны общество, в процессе своего усложнения, не может выжить без централизованной власти государства, с другой, государство вынуждено подчиняться тем силам, которые создают экономическую базу и используют государственные, общественные средства и рычаги власти в своих целях.
«Общество, которое управляет само по себе» могло существовать во времена Токвиля, так как было в своей экономической структуре простым и ясным – производи и продавай, но, с развитием индустрии, как фермеры, так и мелкие индивидуальные предприниматели, которых Токвиль называл “толпой диктаторов”, должны были подчиниться диктату тех, кто сумел захватить средства производства, и большинство “диктаторов” пошли к станку, на фабрики и заводы.
С ростом индустрии индивидуальное предпринимательство начало уступать организациям, так как только большие организации могли строить железные дороги, новые города и обеспечивать массу населения всем необходимым. Только корпорации, благодаря концентрации капитала, могли создавать индустриальную основу массового производства. Постепенно в их руках оказались все рычаги власти, экономической и политической.
Как говорит герой Горького, Яков Маякин, в пьесе «Фома Гордеев», -: «Уж коли настало такое время, что всякий шибздик полагает про себя, будто он все может и сотворен для полного распоряжения жизнью, - дать ему стервецу свободу. Попыжится он день –другой, потопорщится во все стороны, и вскорости ослабнет, бедненький! Сердцевина-то гнилая в нем.. Тут-то его, голубчика, и поймают настоящие, достойные люди, те настоящие люди, которые могут действительно штатскими хозяевами жизни быть...»
“Штатскими хозяевами жизни” стали корпорации, и, хотя поле деятельности для индивидуального предпринимательства всегда сохранялось, оно отодвигалось на дальнюю периферию экономической жизни, в которой можно было заработать на жизнь, но доступ к наиболее прибыльным формам экономики был только у корпораций. Тем не менее, иллюзия власти большинства в экономической и политической жизни сохранялась, и ее, эту иллюзию, тщательно поддерживали те, в чьих руках сконцентрировалась реальная власть над жизнью общества.
В течении многих десятилетий в США выполняются тысячи социологических исследований в попытке понять всю сложность общественных процессов. Но исследований, показывающих механизм того, как богатые становятся богатыми, почему они обладают властью, и почему бедные остаются бедными, и не имеют власти, не существует.
Частичным ответом на этот вопрос может быть закономерность связи между продуктивностью труда и уровнем распределения богатств. Чем большим богатством владеет элита, тем большей властью над обществом она обладает. С повышением производительности труда доходы элиты увеличиваются, и концентрация богатства наверху социальной пирамиды дает ей еще большую власть над обществом.
То, что большая часть результатов повышения производительности труда достается управляющему классу – экономической номенклатуре, подтверждается статистикой. Количество миллионеров сегодня несравнимо больше, чем 100 лет назад, тогда их было всего 400, “Fortune 400” - удачливые 400. К 2004 году количество обладателей миллионных состояний - 3 миллиона, эта группа составляет 1% населения и контролирует 45 % всего богатства страны..
Тем не менее, богатства распределяются намного шире, чем во всех предыдущих социальных формациях. Наверх поднимается все большее количество людей, что создает видимость справедливого распределения доходов, укрепляет систему поддержки существующего статус-кво, но обладание достаточно высоким экономическим статусом значительной части населения вовсе не предполагает их влияния на государственную политику.
Реальной властью обладают лишь несколько десятков тысяч человек, связанных между собой сложной сетью экономических, политических, культурных и семейных интересов. Это те, кто имеет значительное влияние в государственном аппарате, индустрии, торговле, финансах, военно-промышленном комплексе, средствах массовой информации, медицине и образовании.
В первой половине 20-го века политическая и экономическая власть концентрировалась в руках нескольких сотен “капитанов индустрии”. Рокфеллер, Морган, Вандербильт, Карнеги - они командовали в политике и экономике страны.
Основное требование индустрии - постоянный рост, и капитаны индустрии в США выполняли задачу, которую ставила индустриализация - продуктивность труда, рационализация жизни и приспособление человека к машине. Командиры производства в Советском Союзе, также как и их американские собратья, не командовали, а подчинялись логике развития индустриальной Машины.
Это были сильные личности, разрушавшие существующие традиции и табу старого общества, мешавшие развитию индустриального производства. Философия и литература этого периода, отвечая на социальный заказ, выдвинула идею личности противостоящей толпе, не желающей расставаться с традициями. Когда фундамент индустриального общества был создан, герои и личности стали мешать. Корпорации, бюрократизированные организации, уже не нуждались в личностях, им были нужны только исполнители, причем на всех уровнях системы, включая ее верхний эшелон.
Анархист, убивший президента Мак-Кинли в 1901 году, перед казнью, сделал заявление, - «Я убил президента потому, что считал это своим гражданским долгом. Я не верю, что один человек может сделать очень много в служении обществу, а другой ничего.»
Убийца президента совершил свой индивидуальный акт, как акт социальной справедливости, как защиту принципа равенства, но за ним стоял заказчик – индустрия - это она нуждалась в полной унификации общества. Унификация общества, естественное следствие демократии, должна была, в конечном счете, привести к исчезновению той человеческой породы, которая, в Европе, воспитывалась в течении жизни многих поколений – элиты.
«Естественный инстинкт демократии – отвергать наиболее выдающихся граждан, как представителей народа. Равенство требует посредственности. ... Аристократия мануфактурщиков, растущая на наших глазах, одна из самых грубых существовавших в мире.», писал Токвиль.
Сталелитейный король Эндрю Карнеги не испытывал никакого уважения к деловой элите своего времени, хорошо зная круг, к которому сам принадлежал, и не разделял мнения массовой прессы, называвшей их титанами бизнеса, гигантами мысли, самыми талантливыми представителями общества, - «Нужен ли талант и интеллект в бизнесе? Вовсе не нужен, скорее может помешать. Большинство занимаются бизнесом потому, что по-человечески ограничены и не в состоянии проявить себя ни в чем другом. Кто-то занимается деланьем денег потому, что процесс их создания более увлекателен, чем сами деньги, и они не могут остановиться в делании денег, потому что иначе их ждет пустота. Совершенно не нужно быть талантливым человеком или обладать незаурядным интеллектом чтобы преуспевать в бизнесе. Скорее наоборот.»
Джон Рокфеллер, король нефти, был человеком ординарным и безликим, выглядел как бесцветный, тусклый бухгалтер, проведший всю свою жизнь за конторским столом. Интересуясь только цифрами в своей бухгалтерской книге, он переводил человеческие ресурсы общества в денежный капитал, и не только человеческий капитал тех, кто приносил ему доходы, он перевел в деньги и свой человеческий потенциал. Его богом были деньги и, по-видимому, за эту исступленную, страстную, всепоглощающую веру в своего бога, он и был награжден.
В определенном смысле, он был рабом той огромной индустриальной империи, которая дала обществу источники энергии, железные и автомобильные дороги. Он служил интересам развития индустриальной машины, ее принципы диктовали Рокфеллеру тактику и стратегию ведения бизнеса. Всю свою жизненную энергию он отдал строительству новой индустрии. В 40 лет его желудок не принимал ничего, кроме молока и специально приготовленного овсяного печенья. В 50 лет он выглядел, как мумия из египетского саркофага. У него не было других интересов в жизни кроме дела, которое он делал. И это качество было характерно для многих американских лидеров индустрии, что отличало их от европейских собратьев.
Европейская деловая элита умела наслаждаться всем богатством мира. Высокая культура, широта кругозора, твердость убеждений и способность их отстаивать, были критериями принадлежности к элите. Власть и богатство находились в руках одной стабильной группы, накапливавшей из поколения в поколение знание, культуру, манеры, стиль жизни, воспитывая преемственность элитарной породы.
В условиях американской рыночной демократии, свободной от сословных предрассудков, в круг элиты входили те, кто создавал богатства в течении одного–двух десятилетий, и американская деловая элита не обладала качествами элиты европейской.
Американский популярный эссеист первой половины двадцатого века, Мамфорд, называл лидеров индустрии искусственно выведенной породой людей, полуодушевленной частью физического мира и, с присущим ему сарказмом, называл их на латыни – Boobus Americanus, что, в переводе, звучит, как Американский Дебил.
Чарльз Френсис Адамс, социолог второй половины 19-го века, общавшийся с деловой элитой, - «Эта публика настолько скучна, что я предпочел бы вообще не сталкиваться с ними. Я не хотел бы встречаться ни с одним из этих людей, ни в этой жизни, ни в загробной. Ни один из них не ассоциируется с умом, юмором или культурой.»
За 150 лет ничего не изменилось. Как писал журнал «Psychology Today» в 1995 году, - «Они не будут читать Достоевского, если на деле предпочитают дешевый детектив. Они не пойдут в театр смотреть пьесу Шекспира, предпочитая Шекспиру стриптиз. Они не пойдут в музей смотреть работы старых мастеров, скорее предпочтут фильм о гангстерах, гамбургер, обеду в изысканном французском ресторане, и джинсы, одежде от модного дизайнера. Они говорят только о бизнесе, на работе или во время гольфа, и больше ни о чем другом. Они не умеют правильно писать, не владеют искусством красноречия – для этого они могут нанять профессионалов. Они очень много знают о бизнесе, но, как личности они ничем не отличаются от простого человека с улицы, они такие же, как и все, только богаче. Они не аристократы, чье умение вести себя им не выучить за всю их жизнь. Они не ученые, чьи знания могут вызвать у них только головную боль. Они такие же, как и мы с вами, но, в отличии от нас, сорят деньгами направо и налево.»
Достаточно взглянуть на лица сегодняшних лидеров американской экономики - Билла Гейтса, Доналда Трампа. Что поражает в их лицах – ординарность. Так могут выглядеть продавцы машин, официанты, обслуга на газозаправочной станции. Однако, в общественном мнении, богатые это наиболее талантливые и энергичные представители общества, чья изобретательность, интеллектуальные способности и общая культура значительно выше средних.
Экспонентное развитие экономики рождает интенсивный процесс перехода власти и богатства из одних рук в другие, те, кто вчера был в самом низу социальной пирамиды, назавтра оказывается наверху, но, так и не становится элитой в традиционном понимании этого слова. И это не зависит от политической системы, будь то капитализм, социализм или коммунизм. Разница лишь в интенсивности и широте самого процесса.
Джеймс Карнеги, не испытывал никакого уважения к элите своего времени, к которой сам принадлежал, но, тем не менее, считал, что богатство и власть должны находиться в руках немногих, и благодаря концентрации богатства, и вне всякой зависимости от личных качеств этих лидеров, по его мнению, совершенно бездарных, кроме одного качества, выделяющего их среди других, – непреодолимой жажды богатства и власти, происходит движение, динамика экономического развития. Поделить все богатства поровну, и тогда оно будет растрачено, уйдет в песок, ничего не создав.
В условиях сложной многоступенчатой структуры индустриального общества концентрация экономической власти становится абсолютной необходимостью. Индивидуальное предпринимательство в высоко технологичных сферах производства может привести к хаосу. Только экономическая власть, сконцентрированная в руках немногочисленной группы высшей номенклатуры, позволяет вести плановое хозяйство, осуществлять не только полный контроль экономики, но всей жизни общества. А контроль может быть эффективным лишь при высокой концентрации средств производства и контроля над конкурентной борьбой.
В США, к началу 21-го века, концентрация богатств и, следовательно, власти, превзошла все существовавшее ранее - 400 человек и 82 семьи имеют ежегодный доход 2.5 триллиона. Стоимость всего ежегодного Совокупного Национального Продукта, дохода всей нации, составляет около 14 триллионов.
В начале 20-го века, хозяева крупных корпораций называли себя "капитанами индустрии", считая, что если они стоят у руля корабля-общества, то только они и знают порт прибытия. В 1929 году крах экономики показал, что корабль шел сам по себе, у руля никто не стоял. Сегодняшняя элита бизнеса также считает себя рулевыми экономики, правда, снимает с себя ответственность тем, что объявляет себя художниками, творцами нового богатства, их искусство - это искусство делать деньги, и корабль, также, как и в 1929-ом, идет сам по себе.
Каковы же критерии оценки в этом роде искусств? Профессиональные качества менеджера в организации работы корпораций, способность выигрывать в конкурентной борьбе? Судя по сообщениям деловой прессы, даже если корпорация, благодаря бездарности руководителя, оказалась на грани банкротства, его оплата все равно повышается. Почему?
Размер оплаты менеджеров не связан ни с их успехом в борьбе с конкурентами, ни с продуктивностью и эффективностью их труда, как у рядовых работников. Это подтверждение их победы в борьбе за власть, влияние внутри самой корпорации и умения пользоваться связями внутри государственного аппарата. Именно за этот сорт деятельности менеджер получает оплату в 400-500 раз больше оплаты среднего работника, который производит реальный продукт.
Этими же качествами обладали наиболее успешные представители советской номенклатуры и обладают главные фигуры современной политической и экономической номенклатуры российской. Умение вести сложную интригу, переходить из одной группы, теряющей власть, к другой более перспективной, умение шантажировать партнеров, собирая на них компромат. Это те фундаментальные качества людей у власти, о которых впрямую, без лицемерия пропагандистов и агитаторов и ханжества средств массовой информации, говорил Макиавелли.
Карнеги, Форд, Рокфеллер владели своими кампаниями и сами руководили ими. Они не только создали индустрию страны, они активно участвовали в формировании всей общественной инфраструктуры. Но, начиная со второй половины 20-го века в США, владельцы кампаний и корпораций передали руль управления профессионалам-менеджерам. В Советском Союзе, при развале системы, произошел обратный процесс. Менеджеры - секретари обкомов, директора крупных предприятий, верхушка КГБ, использовали политическую власть для захвата всех видов прибыльных индустрий и превратились из исполнителей задач общегосударственной экономики в ее владельцев.
Менеджер является исполнителем задач которые перед ним ставит корпорация и несет ответственность только перед ней. В тоже время его лояльность относительна, она существует только в случае когда его собственные, личные интересы совпадают с интересами корпорации. Если же крах корпорации приносит большие дивиденды, нежели экономические достижения кампании, он делает ставку на ее банкротство. Благосостояние корпорации или общества в целом не является его целью.
Предполагается, что доходы менеджеров крупных корпораций, исчисляемые десятками и сотнями миллионов, оправданы тем, что их вклад в развитие экономики в сотни раз превышает вклад среднего работника. Менеджер корпорации может принять одно единственное решение, которое может привести к миллиардным доходам, но при этом ничего не будет создано, миллиардные доходы часто результат спекуляций и сложных многоступенчатых сделок. Но сама позиция власти, суммы сделок в сотни миллионов или десятки миллиардов, делает каждое их решение судьбоносным событием.
Считается, что в условиях экономической демократии направление экономической и политической жизни определяется средним классом. Но это лишь один из многих мифов американского популизма. Классик американской социологии, Джон Стюарт Миллс называл средний класс люмпен-буржуазией, - «Средний класс сделал Америку тем, что она есть и, в то же время, он не имеет ни контроля над обществом, ни контроля над своей собственной жизнью. Контроль осуществляют другие. Его толкают мощные силы, которым он ничего не может противопоставить, так как смысла происходящего он не понимает. Средний класс не герой американской жизни. Он его жертва.»
Истинным героем жизни являются корпорации, они и есть те самые мощные силы, и их мощь, во многом, связана с тем, что они анонимны. В сложной бюрократической структуре корпорации все, снизу доверху, являются исполнителями, никто не несет персональной ответственности за происходящее - все исполняют чей-то приказ, и это не приказы конкретных людей, это приказ всей корпоративной системы.
Во время Нюрнбергского процесса, простые исполнители, солдаты, бюрократы низшего и среднего звена, не проходили перед судом – “они исполняли приказ”.
Но и руководители Третьего Рейха объясняли перед Нюрнбергским трибуналом, что это не они принимали решения – все они исполняли приказ. И это не было ложью, они действительно выполняли приказ, и не столько приказ фюрера, сколько приказ сложившейся государственной и экономической системы.
Сегодня политические лидеры и лидеры экономики также выполняют приказ, который не идет сверху, он определятся самой органикой экономического процесса, требующей повышения производительности труда, т.е. его интенсификации, уменьшения уровня зарплат и рост доходов корпораций.
Система безлична, в ней нет других авторитетов кроме самой системы. Система контролирует не только исполнителей, но и тех, кто организует сам контроль.
Постоянные судебные процессы над мошенниками и манипуляторами в экономике, над конкретными людьми, главами корпораций последних 20 лет, внешне выглядят как подтверждение существования личной ответственности корпоративной номенклатуры, наказанных за нарушение всеобще принятых правил игры. Но тот факт, что формы «обмана и мошенничества» во всех случаях стандартизированы и однообразны, говорит о том, что они не являются инновациями, а определяются самой системой, являются ее интегральной частью.
Карл Маркс в 19 веке говорил об отчуждении работника от продуктов его труда. Но не только работник, но и сам, так называемый, владелец, отчужден от того чем он владеет. Маркс отмечал появление при капитализме новой формы собственности, общественной собственности, которая никому не принадлежит. В массовом производстве физическое обладание продуктом труда становится невозможным, хотя на первых этапах своего развития экономика продукты труда как будто принадлежат отдельным людям, новаторам, открывателям новых путей, хозяевам нового богатства. Но с ростом производства и потребления, в его огромном количественном масштабе изменяется качество владения.
Демократизация экономики создает другой тип владения богатством, другой тип экономической власти, распространяющейся по горизонтали. Корпорации не принадлежат каким-то отдельным лицам, власть, влияние на принятие решений распределяется между менеджерами, советом директоров, акционерами и, в определенной степени, потребителями. Власть в этих условиях становится анонимной. Можно было бы сказать, что идея власти народа в данной системе реализована на практике. Но в самом широком смысле решения принимаются ни отдельными людьми, ни массами, а самой системой, живущей по своим законам, которые она диктует обществу. Все превращаются в работников, обслуживающих нужды роста анонимной машины экономики. Власть не принадлежит ни народу, ни тем кто считается политической и экономической элитой. Сами термины - элита, народ, власть утрачивают свое былое содержание.
Как писал провидец Олдос Хаксли в 1923 году, о перспективах развития общества в условиях экономической демократии, - «Постепенно народ превратиться в стадо, в стадо работающих и потребляющих животных. В их среде будут воспитаны пастухи, которые будут понимать реальность не больше, чем само стадо и, таким образом, вечный двигатель незыблемого общества будет создан.»