Майору Казаринову казалось, что самолёт не летел, а плыл медленно и мягко, покачиваясь на волнах облаков.
Какое-то время он наблюдал за читающей дневник Мирославой, а потом незаметно для себя задремал.
Мирослава же была полностью захвачена дневниковыми записями поэта.

Самолёт, на котором летела Элен, мягко приземлился в аэропорту Листополя.
Элен бросилась к первому же такси с зелёным огоньком.
Она тяжело плюхнулась на сиденье рядом с шофёром.
- Куда? - спросил тот.
- В ближайшее отделение милиции, - ответила Элен.

Усталая донельзя Мирослава приехала домой.
Чёрный кот спрыгнул с бархатного дивана, выгнул спину, потянулся и пошёл ей навстречу.
- Дон, - ласково произнесла Мирослава, - милый Дон!
- Мр - р, - он уткнулся в её колени и потёрся головой об ноги.
- Морис, конечно, покормил тебя, а кошачьи нежности, к сожалению, откладываются на потом, - сказала Мирослава.
Она первым делом отправилась в ванную, набрала воду, и погрузилась в душистую пенную влагу...

Она жила совсем одна в огромном запущенном саду, который рос сам по себе, как ему пожелается.
Маленький домик со стеклянной верандой был затаён в глубине разросшихся платанов и фруктовых деревьев. Его обвивали виноград и хмель, плющ и клематисы.
Трудно представить, как все они уживались, сливаясь в одну ароматную гирлянду.
Возле ручья росла дикая мята. Её голубые цветы пахли свежестью и ещё… чем-то непонятным и тревожным…
По ночам, казалось, все звёзды собираются над этим садом, а цикады выводят такие нежные и страстные мелодии, словно среди них затерялась душа Паганини.
В старой башне шумели совы, в полумраке они летали над садом. Их смех и сладострастные стоны пугали суеверные души.
Имя у неё было необычное – Инга.

Элен сошла с поезда ранним утром.
В небе проблески света. В воздухе прохлада весьма ощутимая и сырая.
Серые панели поглощали редкие блики огней.
Элен поднялась по каменной лестнице с почти отвесными ступенями. Прошла по переходному мосту. Несмотря на накопившуюся усталость, она старалась идти быстрее. Ей хотелось поскорее попасть домой.
... Медленно просыпалось сентябрьское утро. Заря поёживалась от холода и розовая раковина дрожала в её руке, проливая на землю нежно-голубые, зеленоватые и фиалковые капли света. Дымчатые облака, распустив серебристые хвосты, старались плыть, как можно ближе друг к другу. И всё-таки просветы нежных оттенков становились всё ярче и светлее.
Нежному утреннему свету приглушённому и обманчивому удалось-таки взволновать небеса, и они ожили, встрепенулись, распахнули синие глаза. И засияло солнце.

Сегодня как-то по особенному ярко светило солнце, улыбались сквозь слёзы сосульки, чирикали неугомонные воробьи.
Должно быть, весна почувствовала себя полноправной хозяйкой.
- Ну, вот, и, слава богу, - подумал Иван Никитич, глядя как плывут за окном высоко в небе лёгкие облака, - дожили мы, значит, с Машей до весны.
Иван Никитич встал сегодня ни свет ни заря.
Первым делом накормил своего любимца – кота Тишку. Тишка хоть и беспородный, но ласковый, на заботу отзывчивый. А уж мурлычет так, что и заведённый трактор соревноваться откажется.
Тем временем на плите вскипел чайник, и Иван Никитич заварил себе чаю из смородного листа в большой эмалированной кружке.
Крепкий аромат летнего полудня заполонил тесную кухоньку.

Поезд, унёсший Элен от перрона уже давно скрылся из вида, а Денис всё стоял и смотрел ему во след.
- Элен, прошептали печально его губы, - милая Элен...
Если бы он мог удержать её здесь, в его городе или помчаться за ней, если б он мог, то полетел бы быстрее ветра. Но в Сама-Ре у неё были муж и сын.. И ему Денису там не было места.

Заслышав раскаты гонга, Юрий пошёл открывать дверь.
На пороге стоял знакомый майор и внимательно смотрел на хозяина дома.
- Вы ворота когда-нибудь закрываете? - не выдержав, спросил Казаринов.
Базилевский как-то беспомощно пожал плечами и ничего не ответил.
Последние дни Юрий чувствовал себя постаревшим ни на один десяток лет.
Его неестественная бледность и обострившиеся скулы бросались в глаза.
Майор поздоровался. Юрий вяло ответил.
- Ваша жена дома? - спросил Казаринов.

В распахнутое окно врывался аромат цветущей липы.
Благовонные медовые волны заполняли пространство комнаты миллиметр за миллиметром, как пчёлы заполняют соты золотистым мёдом.
Тишина утра была озвучена только шёпотом листвы и пением птиц.
Сон слетел с ресниц Леонарды и умчался догонять ушедшую ночь.
- Как хорошо! – вздохнул рядом проснувшийся муж, - пахнет росой и мёдом. Чуешь, любимая?
- Угу, - невнятно проворковала она, всё ещё не открывая глаз.
- Ты ведь уже не спишь? – он приподнялся на локте и тихо коснулся её припухших губ.
Она поймала его, как лесная кошка ловит добычу, обняла за плечи и открыла глаза, - попался! – она с силой прижалась к его губам.
- Ну вот, теперь я проснулась, - сказала Леонарда и рассмеялась.