Когда нынешнее поколение политиков оказалось у власти, их заметно раздражало почти все, что сделали предшественники. Страну - чуть не развалили. Плюрализм развели такой, что никто не желал ничему и никому подчиняться, олигархи уверенно смотрели в завтрашний день. С этим надо было что-то делать. И сделали. Поскольку советские навыки у большинства еще не атрофировались, основная масса истеблишмента быстро сообразила, что надо говорить, за кем идти и к чему призывать.

Сначала начали бороться против развала и разгула, благо народ в массе поддерживал это. Затем вспомнили про важность территориальной целостности. Скрепили, приструнили, упорядочили. На счастье, экономическая конъюнктура была благоприятной, и вот - стабильность. После чего, как следует из логики, должна начаться некая созидательная деятельность.

Но оказалось: одни не могут, другие не хотят. Технологичность процесса вкупе с хитроумными дворцовыми ходами были политикам под силу. Возможно, потому что достигалось привычными методами - туда позвонили, там подрулили, здесь припугнули. Но когда понадобились настоящие идеи, оказалось: в лабораторных условиях они прорастают, но лишь рассада попадает в "грунт", - она либо гибнет, либо мутирует. Сажали, скажем, огурец, а вырос репейник.

И стало получаться, что следствия в общественном развитии совсем не такие, какими их хотели видеть, берясь за причины. Вот, к примеру, долго боролись за стабильность. Она наступила, но тут же открылось ужасное следствие: стабильная масса готова произносить "ура, товарищи", согласно поддерживать или пресекать все, что ей задается сверху, но патологически не способна что-либо генерировать сама. Вы нам придумайте, а мы исполним. Это, кстати, не исключает творчества этой согласной массы, но совершенно на иной планиде, - в сфере утверждения себя любимых. Но едва речь заходит об идеях для общественного развития, масса, олицетворяющая стабильность, молчит.

Другой сегмент: активно начали возвращать в госсобственность или управление то, что ушло в частные руки в 1990-е. И что, экономика продемонстрировала невиданную эффективность? Самолеты стали сплошь российские, "Боинг" кусает локти, автомобили рекой плывут из Тольятти, нефть создает базу для процветания высокотехнологичных отраслей? Сейчас вот еще спиртное осталось в госруки передать, и все будет прекрасно. При этом сами обладатели этого богатства будут по-прежнему делать заказы где-то районах Рейна и Луары, летая туда "Фальконами"...

Потом решили подумать о народе, о неких скрепляющих социум тезисах и воззваниях, на основе которых можно двигать страну. В общем, решили зажечь нацию пламенем идей. Только оказалось, что идей, которые способны российских граждан зажечь, мало.

Попробовали проверенное - сплотить на образе врага. Неважно, какого. Где-то ведь есть враг, он не дремлет, хочет развалить Россию, превратить ее в сырьевой придаток, ослабить, исключить из мировых держав. Получилось. Пошли колонны по стране, многие особо старательные немедленно вспомнили "Нет першингам!" или "свободу Гондурасу!". Стремительно начал расти патриотизм. Мы - не такие, как все, мы крутые, мы особые, враг не пройдет, плевков не потерпим. Для партбилета и карьерных восхождений оказалось достаточно, а вот страну в целом как-то все равно не озарило. Врагов стали искать даже на бытовом уровне, но вот общего созидания, чувства причастности так и не возникло. Огурцы упорно превращались в колючки.

Ладно, решили политики. Пробуем по-другому. Объединим вокруг общей идеи. Думали-думали и заменили 7 ноября на 4-е. И праздник новый населению дадим, и коммунистов прижмем. Коммунистов прижали, но "в нагрузку" получили не совсем то, о чем мечтали. Можно было немножко предвидеть. Страна, десятилетиями провозглашавшая интернационализм, на деле лишь недавно избавилась от известной графы в паспорте. А бьют по-прежнему и вовсе не по паспорту... Ни американского "котла", ни европейской идентичности в России нет. Следовательно, призывы к гордости, избранности, непохожести и патриотизму, раздававшиеся последние годы, неизбежно должны были обернуться националистическим толкованием. В том числе потому, что активно провозглашаемая сверху особость оказалась неподкрепленной. Мы чем особые? Размером. Но это вроде уже некая абстрактная данность, тем более большинство ее ощущать не могут, в силу того, что свободно перемещаться по стране без дорог и авиасообщения довольно затруднительно. Еще у нас есть ядерное оружие. Но оно вроде и у других есть, мы по-прежнему им гордимся, но фактор не новый, зажечь не может. У нас лучшая в мире экономика? Нет. У нас лучший в мире строй? Нет, те же соцопросы показывают, сколь низок уровень доверия граждан к институтам государства. У нас самая безопасная страна? Нет, все чего-то боятся и жаждут мифического порядка. А главное - нам надо сплотиться против кого или во имя чего?

Вот тут и возникла проблема. Оказалось, что страна не готова к мягкому патриотизму. Возможно, потому что ей не на чем его базировать. Возможно, потому что исторически Россия всегда была истова в своих проявлениях. Она может сегодня молиться, а завтра - сбрасывать купола. Может сегодня падать на колени, завтра - линчевать. В условиях же, когда смещены понятия добра и зла, какое действие будет совершено, предсказать весьма трудно. "Нравственность личности - фундамент нравственного государства; однако именно стабильно разваливающееся нравственное государство создает условия для развития устойчиво нравственной и в то же время творческой личности", - писала Наталья Бехтерева в своего книге "Магия мозга", утверждая, что законы развития мозга и общества зачастую сравнимы.

Нельзя сказать, что ничто насаждаемое сверху или - даже так! - извне, не приживается. Порой движение целой нации, целого региона изменяли, задавая новый вектор, порой даже против воли большинства или вопреки устоявшимся традициям, взглядам на вещи, привычкам. И это срабатывало. Первоначально даже это могло не быть чем-то созидательным, а все лишь движением от противного, не хотим того-то, уходим от этого. Но, очевидно, срабатывало это при двух важных исходных: оно не было ни искусственным, ни лицемерным, по крайней мере, для значительной (или наиболее активной) части общества.

В России же подобные новации часто отдают конъюнктурщиной и цинизмом и в среде тех, от кого исходят, и по отношению к тем, на кого рассчитаны. Оттого, видимо, они и оборачиваются все время отвратительными следствиями. За что боролись... Или делали вид, что боролись.