В то время как палестинские царьки сражались за свою свободу и независимость с халдейско-вавилонскими захватчиками, депортированные евреи первой волны сидели на реках вавилонских в смущении. В лагерях стоял информационный бедлам: в условиях тяжелейшего социально-политического кризиса экспертное сообщество как с цепи сорвалось – каждый спешил высказать свою точку зрения, и каждый уверял слушателей, что его точка зрения – единственно верная и правильная. Люди не имели перспективы, все авторитеты рухнули, а «краткий курс истории ИБН» очевидно себя посрамил. Каждый говорил, что знает, кто виноват и что делать – но каждый говорил глупости. Более того: и каждый говоривший понимал, что говорит пустое.

Народ кроме ментального кризиса переживал эмоциональный шок – а это пострашнее самых безумных идей. Они жили в плену у варваров, иноплеменников, которые по определению были хуже собак. Ими помыкали люди расово-неполноценные, которые и людьми могут называться чисто условно. Но эти унтерменши над ними издевались и заставляли жить по мерзким местным обычаям.

Чудом вырвался Иеремия из лап политкорректности, оставив с носом Народный Трибунал, и вознамерился немного отдохнуть от трудов пророческих. Но отпуск был недолгим: осада Иерусалима продолжалась, и хотя цейтнота не было, но время поджимало со всех сторон. Господь повелел пророку снова потребовать публично безоговорочной капитуляции иудеев перед халдейско-вавилонскими захватчиками. В который раз тот берётся за это неблагодарное дело: агитировать народ за добровольное рабство уже стало привычкой. И можно представить себе, какие чувства Иеремия уже многие годы вызывал у односельчан. И сколько раз добрые люди пытались заткнуть ему рот – да всё напрасно.
На этот раз Иеремия оформил свою агитационную кампанию в виде пантомимы – чтобы было понятно простому люду. Пришёл он в столярную мастерскую и заказал лошадиную упряжь в количестве, равном числу палестинских царьков плюс единица. После выполнения заказа он отослал нарочным всю сбрую, кроме одного экземпляра, представителям дипломатического корпуса, аккредитованного в столице.

Не скоро дело делается, но скоро сказка сказывается: вроде бы времени прошло совсем немного, но девушки успели стать бабушками. Мифологическое время не линейно и допускает многие парадоксы: на то она и сказка. Время сказки то идёт медленно и слитно, как одно целое – сгустком. Но вдруг оказывается, что между сгустками есть перерывы, в которых поместится целое поколение: миф не заботится о мелочах, они не достойны его внимания. Только вчера Иеремия кричал во дворце царя и его моральном облике и бесновался в Синедрионе, обличая бесталанных и бессовестных политологов и журналистов – а сегодня он же взвешенно и рассудительно толкует во дворе храма о вещах возвышенных – вскользь упоминая, что с того благословенного времени прошло 23 года. И хотя манера его пророчеств изменилась, их содержание осталось прежним: проклятия на головы религиозного плюрализма и политкорректности сыпались не переставая. Равно как и на головы простых, безыдейных подлецов. Остались так же совершенная неконструктивность пророчеств и полное нежелание как-то прислушиваться к мнению властей предержащих.

Сколько можно травить человека?
В принципе – бесконечно, но в кожухе только до тех пор, пока положение вещей не показывает его правоты в полном объёме. То есть когда обыватель убеждается, что много лет поступал очень неразумно. Признать такое за собой – дело не лёгкое, и потому прозрение всегда приходит слишком поздно, когда вернуть время назад уже нельзя. Иеремия жил на положении изгоя ровно до того момента, когда халдейско-вавилонские захватчики не обложили Иерусалим со всех сторон и не стали стоять крепко против города. Защитники где-то нашли мужество обороняться, но тут началась моровая язва, выкосившая и скот, и людей. Тогда многие заметили, что неполиткорректные и возмутительные пророчества Иеремии начали сбываться.

Отцы города наконец убедились, что экспертное сообщество, которое они содержали и которому верили, как себе, их обмануло. Эти идеологические подёнщики уже много лет убеждали народ, что Израиль поднимается с колен, растёт благосостояние трудящихся и что всё будет очень хорошо. И только один Иеремия, всеми презираемый, говорил обратное. У элиты началось тяжкое отрезвление. Царь, скрепя сердце, посылает к пророку первосвященника узнать: что тот думает по поводу сложившейся международной ситуации?

Последнее слово Иова очень поучительно: чистый пример для юношества. Ни на йоту не отступая от прежних позиций, он подробно и со вкусом перечисляет все грехи, которые он не совершал. Во всяком случае он уверен, что не совершал. Святая простота человеков!
Первый грех, на который Иов так и не сподобился — это девушки: «завет положил я глазам моим, чтобы не помышлять мне о девице» \Иов 31,1\. Действительно, это подвиг, ибо юные, воздушные создания совлекли со стези добродетели множество людей. Все религии говорят тоже самое: тот, кто часто смотрит на девиц, плохо кончает. Сами девицы, правда, иного мнения.

Растерялись старейшины и первосвященники, услышав пророчество о том, что их зарежут и трупы бросят собакам. Не растерялся только начальник иерусалимского агитпропа: чтобы пресечь антипартийную вылазку на корню, он сколько было сил бил по физиономии Иеремии. И когда пророк замолчал, то немедля велел заковать его в колодки. Народу же было сказано, что мерзкий демагог сбросил маску пророка и показал свою сущность халдейско-вавилонского наймита. Который так обнаглел, что позволяет себе прилюдно вести пораженческую агитацию, подрывая авторитет горсовета. Раньше он был просто двурушником, но теперь выступил с открытым забралом против конституционного строя – за что и будет наказан. Назавтра был назначен народный трибунал для справедливого и скорого суда над предателем.

Но на следующее утро Иеремию расковали и освободили с извинениями за досадную ошибку: глава экспертного сообщества превысил свои полномочия. Всем горожанам было очевидно: у Иеремии в иерусалимской мерии – рука, и пальца в рот ему не клади. И суток не прошло, как вышел царский указ об освобождении из-под стражи. Глава синедриона ходил, как оплеванный.

После предательства самых близких Иеремия понял, что нельзя надеяться на человека, ибо сердца даже лучших преисполнены коварства. Они делают детей сиротами и женщин вдовами – а после этого приходят в храм божий, где толкуют громко о своей нравственности не краснея и не стыдясь. Поистине это каиново отродье не имеет права жить на земле.

Отношения внутри экспертного сообщества при храме Соломона были очень напряжёнными. Место это и доходное, и уважаемое, а потому исполняющие должности пророка в своём отечестве очень ревниво смотрят на успехи коллег по цеху. У всех штатных политологов была одна объединяющая их черта: они говорили только то, что от них хотели услышать люди начальные и просто прихожане. Уставший от неурядиц и неуверенности в завтрашнем дне народ хотел услышать слова сугубого утешения. Котировались предсказания грядущего благополучия и процветания, мира между народами, восстановления могущества Израиля. И политологи храма в один голос, как под фонограмму, подтверждали сокровенные иллюзии народа. И говорили они это так уверенно, громки и настырно, что сам Иеремия смутился: а вдруг это правда истинная?

Вот родственники ему кричат во след громкими голосами: бросай пороть отсебятину, предсказуй, как нормальные люди, благополучие и поднимание Израиля с колен, не позорь семью – и будет тебе счастье. Но у пророка есть источник информации более авторитетный: «Господи Боже! Вот пророки говорят им: не увидите меча, и голода не будет у вас, но постоянный мир дам вам на сём месте» \Иер.14,13\ - вопросил он. Сомнения молодого человека понятны: вот все вокруг уважаемые люди говорят «да» народу своему. А вот я никто и ничто – и упорно говорю «нет» - правильно ли это? Не есть ли это гордыня твердолобая?

С течением времени иерусалимчане стали уставать от критики молодого пророка. Его на лекциях и освистывали, и улюлюкали, и хохотали до слёз – а он продолжал говорить неприятные вещи. Пророку плевки со стороны прогрессивной общественности казались естественным аккомпаниментом, к которому он стал постепенно привыкать. Так могло бы продолжаться и далее, если бы несгибаемость его не стала привлекать к нему последователей, которым опротивело очевидное лицемерие штатных политологов храма.

Люди стали с удивлением замечать, что Иеремия уже никогда не идёт один, а всегда в окружении сторонников. Среди его энтузиастов уже были сотрудники спецслужб, ибо люди серьёзные никогда не оставят без внимания ни одну общественную структуру. Только народ досужий может подумать, что «Общество защиты мотыльков-однодневок» не нуждается в присмотре и регулировании. Люди властные знают, что альтернатива власти может появиться из самого неожиданного и невинного места. Сексоты доносили, что вокруг Иеремии складывается внесистемная оппозиция, которая черпает силы из среды недовольных отстранением от раздела финансовых потоков. Дело серьёзное: следовало либо инкорпорировать пророка в экспертное сообщество, предложив ему приличную должность и хороший оклад, либо применить радикальные меры.

Иов уже 25 веков не нуждается в оправданиях, поскольку находится в лучшем из миров. Но миф об Иове — это концентрат жалоб человека на жизнь и оправданий перед жизнью. Жалоб на всеобщую несправедливость и оправдание в собственных глазах. Ибо что ещё нужно человеку, кроме возможности вволю потыкать в чужие язвы и уверенно прикрыть собственные? Да так прикрыть, что и самому уже не видно?
Главный постулат Иова — он никогда не отступал от воли Господа и всегда имел ввиду интересы пролетариата. Заповеди Бога и страдания вдов и сирот заполняли его душу без остатка. В каждом своём выступлении он толковал об этих вещах либо по одиночке, либо совокупно — в надежде, что капля по капле камень сточат и ему поверят на слово.
Однако оставшиеся верными друзья — такие же как он, главы соседних с Иерусалимом райисполкомов — люди тёртые и знающие жизнь не понаслышке. Обвиняемый сам раскрыл им \но только в 29-й главе своей арии!\ механизм власти во вверенном ему Богом городе, имя которому — Непреклонная Справедливость. И он сам дал оппонентам полный набор контраргументов.