Зеленовато-серая вода
Качает щепки, корки апельсинов.
На Ponte Vecchio пёстрые стада
Туристов бродят, прошлое отринув,
Сегодняшним любуются – о, да!
Тут массу сувениров продают,
И серебро пойдёт, и бронзулетка.
Дома желтеют, спрятавши уют.
Цветы на подоконниках цветут –
И с ними говорят с тоски не редко.
Оранжевое солнце дарит мёд.
Но жар высокий купол не расплавит.
А переулок замедляет ход
К творению, какое Бога славит.
Траттория – забвение забот.
От всех красот шалеет бедный мозг.
Сквозящие высоты, пенье арок.
Любой по сути интересен мост.
А день поближе к вечеру не жарок –
Он всё тебе отдал, что только мог.
ФЛОРЕНТИЙСКАЯ ЭЛЕГИЯ
Где некогда сады латинских изречений
На фоне золота в изделиях растил
В эмалях дивных мастер-ювелир,
Торгуют всем подряд, без сожалений.
Но как тогда поют с церквей колокола.
В толпе людей священники мелькают –
Не цветники духовные, банальные дела
Их чаще обольщают.
Цвет Арно сер, зеленоват отлив.
Иконы древние не ослепят в соборе,
Куда зайти порою страшно, отворив
Тяжёлый свод двери в резном уборе.
Оранжевым немного пахнет грусть.
И золотятся на лотках лимоны.
Но ариозо времени ты знаешь наизусть,
А музыки земной приятнее законы.
Белеет башня, чей наклон уже
Банален, а трагичен ли - не знаю.
Колонн сквоженье – светопись в душе
Оставит. Подойти не бойся к краю.
Массивен крест, верней, массивен храм.
Из Пизы заберёшься сразу в Лукку.
По переулочкам побродишь там –
Спасибо за житейскую науку.
Сиена – где зелёные холмы –
Откроет площадь с церковью. Оттуда
Вернее видно дней прошедших чудо.
Взмыв старой башни оценили мы.
Флоренция, чей чёток силуэт,
Раскроется своим поющим камнем.
Не каждый дом здесь всё-таки прославлен,
Но каждый люб – таков её сюжет.
Дом угловой, замшелый и корявый,
Как будто из породы крепостной.
Дом, не интересующийся славой
Рождённого поэта в нём, собой
Пугающий, далёко-величавый,
От будничности серой отстранён –
В пространство слишком мощно врезан он,
Чтоб услыхать звенящие терцины,
Чтоб оценить вершины и глубины.
Не дом, конечно. Крепость, бастион.
Пропущены сквозь тысячи сознаний,
Сквозь тыщи тыщ – чистилище и ад,
И рай в мерцанье золотых сияний,
А из него упасть нельзя. Блестят
Высоты. И не имут оправданий
Грехи, они, как гири, тянут в ад.
А дом стоит, все переживший бури, -
Поэма, может быть, сама в миниатюре?
Изгнанье автора и флорентийский гнев
Видали эти мшистые громады,
Которым счастья и тепла не надо.
Дом выжил, всем былым переболев.
Когда бы довелось тебе из мест
Реальности какой-то сделать выбор,
То, вероятно, выбрал бы Триест,
Прохладный, серовато-бледный, ибо
В нём чудно тишина растворена.
И свет лежит на линии канала.
И тайна старых зданий не страшна,
И жить возможно тихо, вполнакала.
Происходило действие романа
Вот здесь – того, который ты любил.
Известно расписание тумана
И холодов. Что прибавляет сил.
Тут сдержанны дома. И нет излишеств.
Все эти портики, порталы! Лес
Какой мечтою человечьей дышит,
Но души не возносит до небес…
РИМ. ПАМЯТИ ВЯЧ. ИВАНОВА
Он жарко булькающий воздух
Вдыхал, как нынешний турист.
И видел площадей громоздких
Раскат. И вечер не был мглист.
Латынь сады свои раскрыла
Его очам, его уму.
И щедро семена дарила
Стихам, опровергавшим тьму.
Сиренев, нежно-фиолетов
Закатный цвет. Блестит фонтан,
И свой сюжет плетёт при этом,
Как замечательный роман.
Что от гностической Софии
Усвоит современный мозг?
Важней монеты золотые,
Успех, ещё – карьерный рост.
Над Римом ангелы парили
На протяжении веков.
И будто восставали были
Былых основ из наших снов.
Сквозили пинии в небесных
Просторах. Фейерверк цветов.
Какие же увидел бездны
Иванов, знавший своды слов,
Сакраментальных и чудесных?
Ценивший тайнопись миров,
В которых люди неуместны.
Воздух льётся в арки Колизея!
Ласточки мелькают? Или нет?
Большего под небом нет музея.
Знаешь золотистый римский свет.
Цезарийский Рим! Любовь и слава!
Кости белых траурных колонн.
И росли фонтаны – слева, справа,
Каждый прихотливый, будто сон.
Лестницы громоздкие прельщали,
Изобилье серых голубей.
Все дома как будто привлекали
Вечерами пестротой огней…
2
Фонарь фантазий загасить легко –
Гектары блёсткого стекла сияют.
Бетон белеет, будто молоко,
И современные конструкции пугают.
Руины так недавно лицезрел,
Чертополох покрыт был серой пылью.
Рим изменился, он помолодел,
Иль постарел – но так ли, право, сильно?
Под вечер тут ослабила жара
Лихую хватку. Голоса гортанны.
Споткнулся – и рыжеет кожура.
Не растянулся – это ли не странно?
Стена красна, и обнажён кирпич
В углах её, облезла штукатурка.
А лестница, чья высота ажурна,
Догнать стремится уходящий луч.
3
Рукой подать до Ватикана!
Здесь неохота повернуть –
Раз обольщение стакана
Приятно расширяет грудь.
Кафе на улице. И кьянти
Горит рубиновым огнём.
Сидишь, как будто на веранде,
Прогретой каменным теплом.
Нутро кафе не привлекает.
Как много важных голубей!
И в воздухе они мелькают,
Как мысли о судьбе своей.
4
Двух сероватых башен острия
На площади ди Спанья,
Презрев легко любые зданья,
Возносит лестница на гребень бытия.
Смуглы дома – ужель покрыл загар
Их стены?
О, несомненны
Цветы мечтаний и душевный жар.
Клубок дельфиньих тел, ну а Тритон
Трубит в улитку, звук не извлекая,
Толпа пестреет, потная, цветная.
Искрит фонтан, хрустально разбивая
Дворец воды, чтоб новый встал притом.
5
Здесь Гоголь жил, а где-то рядом Норвид.
Тут зелен мох фонтанов, мох руин.
И зноя крутоват полдневный норов,
И пиний свет спасает нас один.
Тут Пиранезе острою иглою
Пел зодчество, одолевая грусть.
На мостовых не встретите героя,
Способного нести былого груз.
Но мотоциклы хрипом, рёвом, гулом
Вторгаются в неспешность бытия.
И, побывав в раю архитектурном,
В реальность возвратиться должен я.
Курчаво-нежная Болонья
Сулит отменную еду!
Болонья жирная! Спросонья
Себе припомнил на беду
Средневековое названье.
Краснеет срезом колбаса!
Сыров, паштетов волхвованье!
Зайдёшь поесть на полчаса –
Застрянешь на полдня в харчевне.
Старейший университет.
Незнание всего плачевней
В судьбе. А что там на десерт?
Средневековые схоласты
Ведут по коридорам спор.
А солнце дарит нам богатство –
И мнится золотым собор.
Монастырское око взирает
С высоты на извивы дорог.
Белизною стена ослепляет,
Не добраться туда – видит Бог.
Сокровенно гнездо чистых душ,
Укреплённых трудами к тому ж.
И гора, хоть безлесая, всё же
Крутоват – взберёшься по ней?
Монастырь наблюдая, негоже
Подчиняться тиранству страстей.
А дорога сереет асфальтом,
Изгибается с нежным азартом.
Аппенины – богатство палитры,
Цветовой карнавал бытия.
И отсюда слышнее молитвы,
Что читаю с усердием я.
Поворот. Монастырь остаётся
Строчкой памяти, что не сотрётся.
Италия! Само имя уже музыка. Козьи тропы Аппенин, и снежно-белые стены древнего монастыря. Или – город, вырубленный в горах, соты плоскокрышных домиков, и белый собор, занимающий собою половину площади. Мёд Римского воздуха! Смуглая терракота домов, и многоглазый Колизей, равнодушно озирающий туристические толпы. Тритон дует в улиту, и серебрятся нити воды. Папская роскошь! И маревом отцеженная роскошь неба. Смоляной, солёный воздух Триеста. Сумеречный аристократизм старых кварталов. Есть ли в Бергамо музей Доницетти?
Италия – имя-музыка, имя-поэзия.
Александр Балтин – член Союза писателей Москвы, автор 18-ти поэтических книг, свыше 220 публикаций в 70 изданиях России, Украины, Беларуси, Италии, Польши, США, лауреат международных поэтических конкурсов, стихи переведены на итальянский и польский языки.