FoxЖурнал: Анатолий Максимов:
ТАК БЫЛО... КНИГА 2 ФРАНЦИЯ
Автор: Анатолий Максимов
 Часть первая
Новый адрес
В дальнем углу казарменного двора стояли грузовики, готовые к отъезду. Мне указали на один из них и сказали: "Садись, разберемся потом".
Мы переехали Гаронну, объехали город Бордо справа и двинулись вдоль морского берега. Отъехали от города километров десять, свернули с дороги и выехали на длинную-длинную аллею, с высокими тополями с каждой стороны, в конце которой стоял замок "Шато дэ Руйяк" - длинное трехэтажное здание с пристройками на каждом конце. Одна из пристроек была отведена под кухню и столовую, а другая - под ремонтную мастерскую.
Я только вышел из машины, как ко мне подошел офицер-партиец и приказал явиться в канцелярию после размещения по комнатам.
Ханс Нюштед, начальник нашего "обоза", в мирное время был мясником и колбасником в Гамбурге.
- Ты должен пойти в управление города, - наставляла его жена, - и сказать, что мы можем поставлять наши колбасы в партийные и военные ведомства. Таким образом мы создадим связи, которые помогут тебе подниматься по партийной лестнице.
Оно так и вышло на практике, только Ханс не знал, что он был обязан своим продвижением не столько качеству своих колбас, сколько "всесторонним связям" своей жены.
Продвижение по партийной линии дошло до того, что Хансу дали чин штурмфюрера и назначили начальником одной из многочисленных автотранспортных колонн организации Шпеера, находившихся в непосредственном подчинении Военно-воздушным силам.
Итак, штурмфюрер Ханс Нюштед стал моим начальником.
Я явился. Начальник потребовал мои водительские права и сказал, что в колонне будет только одна легковая машина - его! О том, как я попал в эту часть, он не расспрашивал. Да и я не рассказывал!
На третий день нашего пребывания в замке Ханс Нюштед мне сказал, что завтра прибудет машина и отвезет меня в "Суляк-сюр-мер", небольшой курортный городок, где мне покажут размещение строительных площадок для будущих бункеров атлантического побережья.
- Цель твоей поездки заключается в том, чтобы точно знать места нашей будущей работы. Колонна последует за тобой через две недели.
И я уехал "в командировку".
Через две недели колонна прибыла в неполном составе и разместилась в местечке "Вандай-Монталивэ", в восьми километрах от Атлантического океана.
Аркадий
Не успели мы устроиться на новом месте, как передо мной выросла фигура человека чуть выше среднего роста, с черными вьющимися волосами и со сросшимися черными пушистыми бровями. Я его знал по Болгарии.
Будучи подростками, мы вместе играли в футбол. Его мама была русской по происхождению, а отец - итальянец, который в один прекрасный момент бросил семью и исчез неизвестно куда. Аркадий учился в итальянском колледже, в котором обращали особое внимание на изучение иностранных языков, что оказалось крупным козырем в руках Аркадия. Это приблизительно все, что я знал об этом человеке. Добавлю только, что мы никогда не дружили и что я не видел его с наших юношеских лет.
- Здравствуй, Аркадий! - сказал я. - Ты откуда и каким образом попал в нашу часть?
- Здравствуй! Как живешь? - спросил Аркадий, но на мой вопрос не ответил.
Особенной радости от встречи с Аркадием я не испытал - скорее был равнодушен к его появлению. Тем более, что в моей памяти сохранилось воспоминание о том, как он скупал у сверстников стеклянные шарики, которые были в то время в моде, и перепродавал их юным коллекционерам. Он и мне предлагал заняться "выгодным" промыслом, но такой промысел меня нисколько не привлекал и, конечно, ни в каких его комбинациях я не участвовал.
Приехав в часть позже других, он сразу же завоевал расположение начальника и завел интриги против фельдфебеля нашей автоколонны с целью занять его место. Добившись своего, он начал интриговать против самого начальника - Аркадию очень хотелось занять его место!
"Но, все ж таки, чтобы начать "борьбу" с немцем-партийцем, надо было иметь какую-то протекцию. А может быть, он стал фольксдойче?" - рассуждал я про себя.
Как бы там ни было, но начальник колонны перехватил инициативу и пригрозил Аркадию передать дело в высшую инстанцию. На угрозу Аркадий ответил требованием поехать в отпуск, на что моментально получил согласие начальника.
На разгрузочную станцию, недалеко от нашего расположения, начали приходить эшелоны с прошлогодним запасом картошки для лагерей иностранных рабочих. Всю эту неделю мы развозили картошку по этим лагерям. Картошки было так много, что начальники лагерей отказывались ее принимать - негде было складировать. "Везите куда хотите, но только не ко мне, а я вам подпишу отгрузочную ведомость", - говорили они.
Первым, кто нашел выход из положения, оказался Аркадий: он начал продавать картошку крестьянам за половину ее рыночной цены!
- Эх, вы! - говорил мне Аркадий, - здесь золото валяется на дорогах, а вы баранку крутите!
У Аркадия завелись деньги.
Он начал бывать в гостях в крестьянских семьях и рассказывать, что у его отчима, в окрестностях Софии, есть завод по обработке мехов. Попутно говорил, что вскоре уедет в отпуск на недолгий срок и вернется. Как бы невзначай добавлял, что "мех на плече" согревает тело и душу любой женщины и что мех не обязательно является достоянием "дам высшего общества"!
После разговоров о мехах пошли осторожные намеки на то, что шуба шубой, "а вот если бы эту шубу да на плечи законной жене"...
В крестьянских домах начали принимать Аркадия "как будущего".
- Все это отлично, - говорил Аркадий, - но моей маме было бы приятно получить что-нибудь от будущей...
И в карман Аркадия начали падать не только золотые колечки и цепочки, но и деньги на дорогу "туда и обратно".
Умел говорить Аркадий!
Потом мне рассказывали, что ко мне, окровавленному после дорожного происшествия, подошел Аркадий и снял с моей руки часы - подарок Галлиполийского общества по случаю окончания гимназии. Затем вынул из моего чемоданчика отрез английского сукна, который я хранил для дома, говоря, что эти вещи мне больше не понадобятся и что он их передаст моим родителям.
Рассказывали также, что в один прекрасный день соседний фермер заехал за Аркадием и отвез его на ближайший вокзал. Говорили, что Аркадий, положив свои чемоданы в машину (их было несколько!), уехал, не проронив ни одного слова!
Много позже, уже после войны, до меня дошли слухи, что Аркадий так разбогател на итальянском теневом рынке, что за ним начали "охотиться", и ему пришлось спасаться бегством. Переходя албанскую границу, он был опознан и схвачен итальянскими партизанами. Ходила молва, что он там же и погиб, как говорили в те времена - "без суда и без адвоката"...
Тереза
В один из таких "картофельных" дней мы с Сережей Шевским (из советских военнопленных) заехали в немецкую столовую пообедать. К нам подошла официантка-француженка, приняла заказ и вернулась с миской супа. Проходивший в этот момент мимо нашего стола солдат приложил руку ниже ее талии и громко расхохотался. Официантка от неожиданности подпрыгнула и чуть не уронила миску с супом. Я отчитал солдата так громко, что вся столовая затихла в ожидании дальнейшей развязки. Но развязки не произошло - солдат ушел из столовой. Мы наспех пообедали, и, когда мы собрались уходить, к столику подошла официантка. Она поблагодарила за то, что мы заступились за нее, и добавила: "У меня к вам большая просьба: не могли бы вы дать мне мешок картошки? Я подойду к вашей машине около церкви и передам вам мешок. Мы живем на отлете, в конце улицы".
В то время ни Сережа, ни я по-французски не говорили и мало что понимали. Но два слова по-немецки и два-три жеста рукой нам позволяли выбираться из затруднительного положения.
Пока мы разворачивались, она проскользнула к церкви и уже ждала нас с мешком в руках. Сережа взял мешок и сел на картошку, а наша незнакомка - в кузов.
Дом ее, действительно, стоял на окраине деревни. Перед ним был небольшой садик. Никаких соседей не было. К тыльной стороне дома подходила небольшая аллея, которая упиралась в подвальное окно. Оценив обстановку, Сережа открыл ставни, а я подъехал задним ходом и свалил в окно три тонны картошки. Перед отъездом мы подсказали нашей незнакомке, что нужно замести следы нашего визита.
После этого случая прошло несколько дней, и мы вновь приехали в столовую. Официантка нам сказала, что ее папа хотел бы нас видеть сегодня, около семи вечера.
Мы приехали в указанный час. Семья была в полном сборе: папа, мама и наша незнакомка, которую, как мы узнали, звали Терезой. Мы очутились в небольшой, но уютно обставленной комнате. Около окна стоял небольшой круглый столик, накрытый белой скатеркой. На нем стояли два стакана и лежали две пачки сигарет. Нас приняли совсем просто, с улыбкой и крепким рукопожатием. Веяло теплотой и радушием. Папа в двух словах поблагодарил нас за бесценный дар и пригласил к столику. Распечатал бутылку белого вина, объяснив, что это вино домашнего производства, натуральное, с приятным ароматом и без всяких примесей. Вино, действительно, оказалось "мягким", чуть сладковатым; одним словом, замечательным и по вкусу и по градусам.
Я постарался объяснить, что такого хорошего вина я еще не пил!
- За такой отзыв я должен был бы вам предложить еще по стакану, но я этого не сделаю. Второй стакан будет в следующий раз, - сказал папа.
Перед уходом папа нам протянул по пачке сигарет (Сережа не курил!) и пригласил приехать через неделю: "Это совпадет с очередной выдачей табака", - сказал он.
Наступили сумерки. Мы возвращались по хорошо знакомой дороге - асфальт, почти без поворотов.
- Внезапно я "увидел" развилку и затормозил. Откуда она взялась, эта развилка? - спросил я у Сережи.
- Не знаю, - ответил он и вышел из машины проверить.
- Никакой развилки нет. Это мираж - наверное, от белого вина!
Мы доехали до нашей части без дальнейших приключений.
Через неделю Тереза нам сказала, что папа получил табак и что мы можем заехать, когда пожелаем. Мы заехали. Я рассказал историю с развилкой. Папа расхохотался и добавил: "А что бы было с вами, если бы вы выпили по второму стакану?!"
Приближался апрель.
Я сказал начальнику колонны, что вскоре будет мой день рождения, и что я прошу дать мне однодневный отпуск по этому случаю.
- Хорошо, - сказал начальник, - только утром ты отведешь колонну на место работы и потом будешь свободным.
Было шестое апреля тысяча девятьсот сорок третьего года: мой день рождения.
Я довел колонну грузовиков до опушки леса и указал моим коллегам дальнейший путь. Дальше шла, через лес, бетонная дорожка. Я предупредил, что дорожка узкая, с поворотами и требует внимания, чтобы не съехать в песок.
- Всё, начинайте выезжать, - сказал я и стал перед первым грузовиком, делая условные знаки.
Вдруг грузовик так рванул вперед, что я едва успел отскочить в сторону, но... недостаточно: борт грузовика ударил меня в плечо, и я, потеряв равновесие, упал под машину...
"Мне и тут повезло!" - подумал я. Во-первых, у грузовика были спарены задние колеса; во-вторых, он переехал через мое тело, не затронув головы!
Водитель грузовика, Володя Лупов, не отдал себе отчета в том, что произошло, и поехал дальше, не оглядываясь...
Я встал, стараясь набрать воздуха, и начал кашлять. Сбежались мои коллеги на помощь. Неожиданно подъехал и начальник колонны. Ему рассказали, что произошло, и он, усадив меня в машину, погнал в часть. Дорога была не ахти какая, меня растрясло до такой степени, что появились боли в пояснице и началось сильное кровоизлияние.
Это было все, что я запомнил.
Я не знал, что была вызвана скорая помощь и что меня отвезли в военный госпиталь.
*
Этим утром я почувствовал себя "в форме". Госпиталь еще спал. Увидев на полу свой чемоданчик, я сполз с высокой кровати, присел на корточки и собрался его открыть, как над головой раздался пронзительный визг дежурной медсестры. Она завизжала оттого, что увидела тяжело больного на корточках, а я упал навзничь от неожиданного крика за спиной. Прибежали на помощь, и меня, почти в бессознательном состоянии, положили на кровать и подняли барьеры-решетки с обеих сторон. Когда я очнулся, то увидел офицера, сидящего около окна и читающего газету. Мы разговорились. Офицер мне сказал, что он хирург, что он дежурил в ту ночь, когда меня привезли в госпиталь, и что меня, как особый случай, направили прямиком в его отделение. "Вы лежали без памяти, с непомерно вздутым животом, - сказал хирург, - и, честно говоря, я не знал, что с вами делать. Внутри все было помято, но никаких поломов я не обнаружил, даже трещин не нашел. Решил ничего не предпринимать, надеясь на природу и на вашу молодость: "Или он выживет, сказал я моему коллеге, или же "уйдет туда" без телесных изъянов".
Хирург попросил ему рассказать со всеми подробностями, что и как случилось. Выслушав меня, он покачал головой и сказал: "Вам, действительно, повезло", - и вышел из комнаты.
Примерно через час он вернулся и сказал, что меня привезли в больницу неделю тому назад и что я "вышел из обморока" только сегодня утром.
- Перед нами три задачи, - продолжал он, - нужно успокоить все помятые органы, восстановить потерянную кровь и помочь вам набраться сил. У вас будет особое питание: кроме чая и кофе, вам будут приносить "легкое блюдо" (из яиц, молока и сахара) в неограниченном количестве и три раза в день! Через две недели мы подведем итоги, и, надеюсь, что через месяц-полтора вы сможете покинуть госпиталь.
Потом доктор приходил довольно часто для осмотра, а иногда, если ему позволяло время, мы поигрывали в шахматы. Двухнедельная программа питания себя оправдала - все показатели оказались положительными, и меня перевели в отделение выздоравливающих.
Прошло некоторое время, и хирург мне сказал, что привезли в его "мастерскую" (так он называл операционную) труп молодого человека, погибшего в автомобильной катастрофе. В рапорте было указано, что это произошло в один из выходных, две недели тому назад.
Роману (так звали погибшего из соседней колонны) сказали: "Перевезешь эти мешки с цементом и будешь свободным".
Было около полудня. Роман погрузил последнюю партию и поехал. Дорога хорошая, асфальт, но с большим количеством поворотов. По бокам дороги - глубокие канавы. Перед одним из очередных резких поворотов Роман не убавил скорости. Машину занесло - она съехала с дороги и со всего разгона уперлась радиатором в кювет и замерла. Мешки с цементом подались вперед, смяли кабинку и придавили водителя к рулевой колонке. Труп Романа был обнаружен на следующий день.
Мне потом рассказывали, что ходили слухи, что я не перенес полученного поражения и скончался.
Но никто не связался с госпиталем, чтобы узнать, что со мной!
Весть о моем возвращении из госпиталя облетела соседние деревни, и я очутился в окружении взволнованных "невест" Аркадия и их родителей: они хотели знать, когда вернется Аркадий. Одна из "невест" мне показала свое обручальное кольцо, приговаривая: "Я ему так поверила!"
Что я мог им ответить?
Спустя много-много лет, я получил письмо от Бориса Старчикова из США, в котором он мне писал, что его мама, "узнав о моей смерти", заказала по мне панихиду. Каким-то странным образом мне приснилось, до получения этого письма, что я стоял у свежевырытой для меня могилы в ожидании чего-то особенного и был окружен моими соучениками!
Может быть, что сон совпал с датой панихиды?
Тереза узнала, что я попал в аварию, что был в госпитале и что я вернулся в часть. Она приехала меня проведать на велосипеде. Узнав, что я на легком питании, она приехала на следующий день и привезла бутылку свежего молока и пакет коровьего масла. Потом она приезжала два раза в неделю, привозя мне то масло, то молоко, то яйца.
Ее визиты продолжались до моего отъезда в "Шато дэ Руйяк", в первых числах июля. После этого ни Терезу, ни ее родителей я не видел.
После войны, как только у меня появилась возможность, я поехал в деревню, где жили Тереза и ее родители. Домика "на отлете" я не нашел.
Настоятель церкви мне сказал, что "резистанты" - настоящие патриоты - арестовали Терезу сразу же после ухода немцев, побрили ей голову за то, что она работала у немцев, и куда-то ее увезли. А муж исчез бесследно. Но настоятель не знал, кто сжег домик и какова судьба родителей Терезы.
До сих пор я не ответил на навязчивый вопрос: не по моей ли вине так пострадала эта милая семья?!
*
Карл Май
В конце июня нам объявили, что наша "командировка" кончается и что мы вернемся в наш замок.
В замке нас встретил недавно прибывший в часть унтер-офицер Карл Май. Меня, после моего несчастного случая, перевели в канцелярию, в непосредственное подчинение начальнику колонны.
Мы вставали затемно. Сначала мои коллеги долго разгоняли газогенераторы, затем завтракали и отправлялись на работу, которая, в основном, заключалась в перевозе стройматериалов или мебели из одного учреждения в другое.
Я присутствовал при разгонке машин и записывал в ведомость уехавших на работу и оставшихся на ремонт.
В теплое июльское утро, как обычно, мы разгоняли газогенераторы по кругу. Нас было человек сорок. Водители грузовиков были разного возраста и неравного опыта. Были мои сверстники, совсем недавно вышедшие из автошколы, а были и опытные - шоферы парижских такси. Среди них были и холостяки, и семейные.
Непривилегированное население Парижа, как и других больших городах, испытывало трудности с продовольствием. В деревне вопрос продовольствия обстоял лучше: у каждого фермера было, что подать на стол, и было, что продать по "подходящей" цене.
Потряскин, опытный шофер парижского такси, годился, по возрасту, нам в отцы. Он был невысокого роста, "с закруглениями" со всех сторон. Его круглое лицо и нос картошкой были усеяны маленькими красными прожилками. Злые языки говорили, что он всю жизнь пил только воду, причем только минеральную! Он был немного сгорбленным, от количества лет или от долгого сидения за рулем, и ходил "скользя", как будто старался пройти незамеченным.
Как хороший семьянин, он посылал семье в Париж то, что ему удавалось достать у крестьян. По этой причине он не расставался с авоськой, предметом постоянных шуток с нашей стороны, иногда переходящих грань дозволенного.
В разгонке своего газогенератора Потряскин не принимал непосредственного участия: он "платил" нам, молодым, сигаретами или табаком, а сам, стоя в стороне, ждал момента, когда загудит двигатель, садился за руль и отъезжал к столовой.
Наше начальство очень редко присутствовало "на борьбе" с газогенераторами, разве что возвращаясь с очередного "бала"-попойки. В виде исключения, в это теплое июльское утро, на "полигоне" появился унтер-офицер Карл Май: подтянутый, выше среднего роста, блондин, с глубоко посаженными светлыми глазами: это создавало впечатление, что они смотрят из темного подвала.
Карл Май, как он рассказывал, участвовал в блокаде Ленинграда. Там Дедушка-Мороз его "ущипнул" за губы, за кончик носа и за брови, да так, что с наступлением тепла эти конечности "загорались" невыносимым зудом. По этой причине он был зачислен в инвалиды и был направлен в тыл, на партийную работу.
Потряскин держал авоську за спиной и смотрел, как Збигнев прокатывал "его коня". Он проговорился, что у него состоится "деловая" встреча с хозяином соседней фермы, и мы решили пошутить. Я подошел к нему со спины и "присвоил" авоську. Потряскин погнался за мной и чуть не попал под колеса грузовика.
Май эту сценку видел и начал кричать, как это умеют делать немцы, - во все горло, приказывая мне отдать авоську. Я ее отдал, но Май продолжал кричать. Я его остановил и сказал: "Если ты будешь говорить спокойно, не крича, то я тебя смогу понять на четырех языках. Если ты будешь продолжать кричать, то я перестану тебя слушать".
Насчет языков я переборщил, но сказанное с таким апломбом не могло не произвести впечатления. Май, опешив на несколько секунд, закричал еще пуще.
Я повернулся и ушел в столовую. Через некоторое время я был в канцелярии, куда, продолжая кричать, ворвался Май. Он схватил табуретку и поставил ее со стуком на письменный стол. Я ее молча снял и поставил на пол. Май снова схватил ее и с таким же шумом водрузил на стол. Я снял табуретку и сказал Маю, что мы находимся в канцелярии, что здесь люди работают в тишине и что крики в этом помещении - вещь непривычная. Май выхватил револьвер из кобуры, глаза его засветились в глубине глазниц, не обещая ничего хорошего; только тогда я заметил, что губы, кончик носа и брови были почти лилового цвета...
Револьвер приближался к моей груди, и я подумал почти вслух: "Если не убьет, то может покалечить!". И молниеносным движением применил "ключ" - прием, который преподавался в юношеских организациях, - и револьвер перешел в мои руки, а Май очутился на полу. Я спокойно подошел к окну и выбросил револьвер в траву. Когда я оглянулся, то Мая уже не было в канцелярии.
Прошло с месяц после этой истории. Неожиданно пришла за мной машина и увезла в город, в Гестапо! В кабинете меня принял человек выше среднего роста, приятной наружности и с естественными светскими манерами. Как выяснилось из разговора (это был разговор, а не допрос), этот человек был польского происхождения, но с каплей немецкой крови у его прабабушки (фольксдойче!). Бегло говорил на нескольких языках, в том числе и по-русски. Мне было вежливо предложено сесть, закурить и рассказать, в какой форме и по какой причине у меня был конфликт с унтер-офицером Карлом Май. Я рассказал со всеми подробностями.
- Какие у вас были отношения с унтер-офицером Карлом Май после этого случая?
- Никакие. Я его больше не встречал.
- Это кого его? Унтер-офицера Карла Май?
- Да.
-Унтер-офицер Карл Май является для нас, немцев, унтер-офицером немецкой армии и унтер-офицер Карл Май должен быть унтер-офицером Карлом Май и для вас!
После "беседы" я вернулся в часть. Тут только я отдал себе отчет в том, что Мая я не видел в нашей части после "столкновения", и задумался над расшифровкой вышесказанного, но ничего из этого не вышло. Вскоре я совсем перестал вспоминать о Мае.
Не успел Ханс вернуться из отпуска, как его вызвали в Гестапо. Вернувшись из города, он вызвал меня в свой кабинет и начал отчитывать за то, что я ему ничего не сказал об истории с Карлом Май.
- Если бы ты мне рассказал об этом своевременно, то можно было что-то сделать, а теперь, после того, как Мая перевели в другую часть, судебная машина заработала, и, наверное, уже поздно. Иди, я подумаю...
Моя работа заключалась в том, чтобы вести учет истраченного горючего и смазочного материала на каждую машину. Ведомость составлялась за каждый день, за неделю, за месяц и поквартально. Указывались для каждой машины пройденные километры, количество и вид перевезенного груза. Конечно, ни одной правдивой цифры в этих учетах не было. Зато все цифры, которые я тщательно переписывал из ведомости в ведомость, все данные за день, за неделю, за месяц, за квартал сходились.
Как-то к нам нагрянула контрольная комиссия, провела два дня, проверяя мои ведомости, и уехала, ничего не сказав. Через неделю она вернулась, но уже с постановлением наградить Ханса особым значком, выдать ему денежное вознаграждение и талоны на коньяк и на сигареты.
Мимоходом Ханс мне сказал, что комиссия в своем заключении написала, что наша колонна перевезла тоннаж, "равный весу земного шара!"
А какой вес у земного шара - Ханс не знал. И я тоже...
К чести Ханса, большая часть сигарет, хотя он и курил, перепала мне.
Это не все. Ханс мне устроил сюрприз, а именно: он считал, что я заслужил повышения в чине, и послал на утверждение соответствующий документ. Когда утверждение прибыло, Ханс меня вызвал в неурочное время в кабинет и приказал напечатать "сообщение" о моем повышении из "фармайстера" в "оберфармайстера"!
Оккупация страны немецкой армией ввела новые порядки в повседневную жизнь страны. То, что до оккупации считалось нормальным и обычным, теперь стало исключительным. Однако страна продолжала жить за счет теневой экономики. При связях можно было достать почти все.
Иногда Ханс посылал меня на строительные площадки: "Посмотри, все ли там в порядке". В такие дни я обедал не в нашей столовой, а в ресторане.
Однажды подошел ко мне хозяин ресторана и сказал: "Мне нужно перевезти несколько бочек вина, но у меня нет на это разрешения, можешь ли ты организовать такой транспорт?"
Его обращение было настолько неожиданным, что я начал мямлить с ответом: "Ничего не обещаю, посмотрю".
- Я тебе дам за это ящик коньяка.
Я расплатился за обед и вышел на улицу.
- Вы забыли ваш пакет, - крикнул хозяин, - и протянул мне небольшой сверток.
Я рассказал Хансу о моем разговоре в ресторане и о полученных мной двух пачках сигарет.
- Коньяк вас интересует? - спросил я.
- Да, но есть риск, - сказал он.
- Какой?
- Нарваться на контроль.
- Скажу, что везу вино для нашей столовой; в крайнем случае, поделюсь коньяком.
На следующий день я был обладателем документа со всеми орлами, со всеми номерами соответствующих отделов "фельдпоста" и поехал в знакомый ресторан. В конце рабочего дня мы были на месте погрузки вина, которое было перевезено без осложнений, а коньяк был доставлен Хансу.
- Это только один рейс с вином или будут еще другие?
Были и другие. Ханс получал коньяк, а я обедал или ужинал за счет хозяина ресторана и получал сигареты - большего я и не требовал.
Коньяк коньяком, а судебная машина заработала: Гестапо передало свои заключения в суд. Ханс, как мне стало известно, бегал по разным инстанциям, пытаясь добиться того, чтобы "мое дело" было положено под другие папки. Не добившись положительного результата, он решил меня отправить с очередным эшелоном в Италию.
Я тут же собрал свой чемоданчик и уехал на место формирования эшелона. Но не повезло: накануне моего отъезда в Италию, пришла повестка c требованием немедленно явиться в суд.
В начале октября я явился в суд. Мне объяснили, что на закрытом совещании меня приговорили к шестимесячному тюремному заключению за то, что я, иностранец, обезоружил немецкого солдата в военное время. Мне сказали, что я имею право не согласиться с решением суда. В таком случае, дело будет пересмотрено в моем присутствии. Если суд подтвердит свое прежнее решение, то мне дадут еще шесть месяцев за торможение судопроизводства.
Понятно, что шесть месяцев - это не год! Я согласился с решением суда и подписал соответствующий документ.
Так закончилась моя история с унтер-офицером немецкой армии Карлом Май.
*
Продолжение следует.
Начало: Так было повесть
- Часть первая
- Часть первая, продолжение 1
- Часть первая продолжение 2
- Часть первая окончание
- Часть вторая
- Часть третья
- Часть третья, продолжение 1
- Часть третья, продолжение 2
- Часть четвертая
Анатолий Максимов
(: 0)
Дата публикации: 19.11.2005 18:36:48
[Другие статьи раздела "Анатолий Максимов"] [Свежий номер] [Архив] [Форум]
|
