Когда жизнь выбивает днище и рвёт как бумагу стальные тросы бытия – никто не жалуется на скуку. Наоборот, люди стонут и плачут: доколе, Господи, будешь испытывать нас на прочность? Ибо сил у нас, сирых и убогих, не много, прочность и вовсе скромная. Уже и спим на ходу, и рёбра как стиральная доска, а время скачет вперёд, как сумасшедшее.

Неумолимо отвечает Тот, кто задаёт темп: хотите отдохнуть? Отдохнёте на кладбище. Там хорошо и тихо: трава, деревья и Мать Сыра Земля собственной персоной. Кто на подушке почиет, кто в общей могиле лежит рядком – неважно: зависть покойникам не к лицу.

Но вот кончаются пассионарные годы: лошадь истории утомилась и еле передвигает ноги. А бывает, что вообще скончалась. Кончились идеалы, которые заставляли миллионы людей рвать свои и чужие жилы, складывать горы трупов, перегораживать реки и наступать на чьё-то горло изо дня в день. У народа вдруг выпала пружина, кончился завод будильника. Часы продолжают идти – а что им ещё делать – но уже никто не кричит привычно в четыре часа утра: а ну выходи строиться!

Начинается время подведения итогов и переоценки ценностей. Очень робко снижается планка цензуры – и не потому, что вперёд смотрящие стали либеральнее. Просто все хотят понять: куда это мы прибежали сломя голову? Вопрос зачем бежали и туда ли прибежали ещё не ставится: очень страшно. Но желательно получить ориентировку на местности: не видно никаких маяков – а старые уже погасли.

Слово предоставляется сомнительным писателям, которые только чудом не попали на передовую. А те по привычке подробно витийствуют: а ну как возьмут за язык нелицеприятно? Тогда, скрепя сердце, начинают слушать внутренних эмигрантов, а потом и откровенных диссидентов. Однако быстро выясняется, что они только ругаться горазды. Для народа начинается время без идеалов, наполненное очевидно бессмысленным существованием.

Жизнь без идеалов отличается от настоящей тем, что человек существует условно: «пан взутый – а след босый». Всё субъективно становится не настоящим: бутафория выходит на сцену как полноправный субъект реальности. События из папье-маше, мысли из резины, чувства из туалетной бумаги, ощущения – психически неуравновешенного человека. Всё теряет смысл и прелесть: кости жизни обглоданы дочиста, никакого вкуса в них уже нет. Их надо сдавать в Музей Прошедшего Времени, а не настойчиво смаковать изо дня в день.

В отсутствие осмысленной жизни человеком овладевает экзистенциальная скука. Приходит томление духа – а это не лучший гость в нашем доме. Двадцать три века назад Еклессиаст написал о том, что творит с людьми скука бытия: что бы они ни делали, их не покидает глубокое внутреннее ощущение: всё это мелкая суета. Народ в поисках выхода делится на две части. Люди попроще, без особых затей, во всём винят нынешние времена и требуют вернуть те, что уже отошли. Однако реанимация прошлого приводит к зомбированию настоящего. Обстановка мрачнеет – все ищут виновных и скрываются от обвинений. И ещё – строятся памятники героям прошлого – когда скучно не было никому. Всё же какое-то времяпрепровождение.

Другая часть населения полностью деморализуется в соответствии с требованиями нового времени. Элита настолько презирает свой народ, что теряет последние жизненные силы. Давно замечено: никакой народ не заслуживает уважения и вообще доброго слова. Но он же – единственный источник самоуважения человека и того, что придаёт его существованию некий высший смысл. Выгребная яма цинизма – большое испытание для думающих людей, и очень не многие её проходят с честью и достоинством. Да и утонувших грех обвинять: уж больно там вязкая среда.

Скучное время чистит останки ушедшего времени. Люди долго носят одежду старых убеждений, не желая их выбрасывать. Их можно понять: новых ценностей ещё нет, а те, что всё-таки есть – как минимум сомнительные. Они могут быть и не по фигуре, и не по размеру – а уж цвет и фасон ни в какие ворота не лезут. А старая одежда – хоть в дырах и латках – но зато привычная.

Кончается время скуки по-разному. Если народ уж слишком серьёзно скучал, то новые одежды надевают с помощью приклада. И модельеры в таком случае не задумываются особо: людям предлагается два костюма – мундир или арестантская роба. На выбор. Если скучали с опаской – благословясь и без размаха – то всё кончается мирно: над могилами прошлого насыпают высокий курган. И с него вдруг открывается очередной участок Пути.