4-я глава. Познание мира

Читатель! Друг мой! Объясни, если можешь, сквозь Пространство, как же всё же увели заботы мелочные дальше. Как я мог забыть Урок, его подсказок не усвоить, покинуть бабушкин порог в избе, что папа мой построил!? Как мог оставить я одну грустить в печали мою няню, себя позволить увести от мест родных в такие дали?
Наверно юн был я тогда, в какой-то малости наивен и слепо верил в «чудеса», что мир услужливо подставил, что б легче было мне идти, назад в послед не озираясь, и уводили миражи от мест родных всё дальше, дальше…
А дальше? Были города, проспектов, улиц светлых дали. Столицы северной земля позвала жить в далёкой дали. Красою дивною свела с ума младого тогда парня и закружилась голова в предвестье каменного счастья.
Кругом дворцов великолепье, в гранитных брегах вся Нева, её спокойное ль теченье и Петропавловки стена. Всё это разом покорило, в полон, без боя, взяло в миг, и сердце сразу полюбило Петра столицы чудный вид. И как мгновенье пролетело той милой юности пора, настало время становленья, настала взрослая пора.
Кем дальше быть мне в этом мире и как идти, каким путём, что б быть со всеми в дружбе, мире? Иль просто броситься мне в бой, в котором стыд забыть в помине, оставив Совесть за бортом и вверх шагать бесчеловечно, оставив душу на - «потом»?
Какое ж счастье, что не думал, не ведал стать в раз подлецом, но всё же подлости отведал с лихвой, оставив на потом разборки чести на душе, лишь только волю дав обиде, всё пережив наедине.
А между тем Душа стучалась, ломилась валом в сердце мне, и частой болью извещала, когда же был наедине. И родились тогда вопросы о смысле Жизни на Земле, о предназначенье Человека и его роли в Бытие.
И стал я, братцы, познавать уроки, скрытые в канонах, иной Россию открывать, копаясь в жизненных законах. Мне что-то молвил Пастернак, добавил Словом Солженицын, – иным увидел я «Гулаг», его колючие границы. Иным предстал весь наш народ, вождей «любимых» медный профиль, и видел я, – искал народ из тупика законов выход. Искал он новое в себе, иль где-то там, в чужой сторонке, иль находил Мечту свою в Краю родном, родной сторонке.
О том поведал мне Толстой в своей, той, «проклятой», брошюрке, оставив в «Исповеди» мне иное, чем в «Войне …», наследство – мир Души своей большой в переживаньях и сомненьях.
Ах! Как о Счастье он мечтал людей российских, подневольных. Добра он всем и вся желал - крестьянам всем, что б быть в довольстве; свободным быть всем на земле, и жито доброе родить, в труде удачу находить!
В том мудрый Бард ему вторил, над суетою издеваясь, и голос хриплый был так мил, из песни Правдой изливаясь. Он струны рвал, не то что голос, на сцене Душу обнажал, и бил набатом его голос, на битву с кем-то призывал. И звал наш мир его – Высоцкий, Актер от Бога, музыкант. Ведь был полёт Души высоким, как и не долгим жизни срок.
Он пел, как будто извиняясь, что не сумел, жаль, изменить всуе жестокие те нравы, что до могилы довели всех тех, кто родом был из Прави, кто в мир пришел и против правил пошел на жизненном пути.
Их имена здесь всякий знает: то лирик наш - Сергей Есенин, Актер от Бога – Олег Даль, иже с ним – Андрей Миронов, Шукшин – о нём особый нужен сказ, да тот, что вёл Белов Василий, друг его и вологодский мой земляк. А Память снова шепчет имя - Виктор Цой, его «Кино», и снова, снова – имя, имя – О! Бесконечно их число!
А что же Истина? Она всегда в окошко к нам стучалась, иль в дверь тихонечко скреблась, за неуёмность извиняясь. А мы? Искали, да не там, не в те поверив идеалы, и находили только хлам, металла ржавого отвалы. Нас уводил прочь звон монет и блеск роскошной жизни светской, а ведь прошло уж столько лет беспутной жизни человечной. Как будто не было Начала и бренной жизни всей конца – всё повторяется сначала – из века в век! Так без конца!
Осталось только лишь добавить здесь в заключенье Вам друзья, что Бог, Всевышний не оставил нас в познании себя!
В том подтвержденье веер строчек, что о Природе Вам скажу, любовь к которой, верь, читатель, пуще ока берегу.
Она, как матушка моя, всегда любила, берегла: белоснежною ль зимой, враз зеленеющей весной, в объятьях летнего тепла, в час урожая торжества и милой осени порой. Ну, в общем, друг, любой порой.
Но в тот лишь миг, само собой, когда в общенье с нею был: когда босой ступал ногой по свежескошенной траве, шагая нивой налегке; когда ненастьем, в сапогах, разбитой хоженной тропой; когда же, в валенках, зимой, т?рил путь свой целиной.
В общем, понял? Лишь тогда, когда, покинув города, в Природы лоно я вступал, час наслажденья наступал: чуток трудиться на земле на даче, в поле ли, в лесу; быть, может просто отдыхать, купаться, бегать и играть; иль быть спортсменом на лыжне; иль грибником в грибной поре; иль просто ягод делать сбор, кто больше соберёт на спор, малины алой ли в ведре, иль землянички в туеске; черники в миг набрать бидон, а там брусники, сделав сбор, набрать огромное ведро. Иль на болото забрести – фурор в душе произвести. Ты только глянь – кругом красно, там клюквы тьма, полным-полно, а если б раньше чуть забрёл, то верь, морошки сделал б сбор. Ах, золотистая она, сладка морошка, хороша.
Ох! Как великой же была, весома, толика Тепла, что от Природы получал незримо в чувствах для себя, но что же, друг мой, сам ей дал? Иль просто молча обобрал, как с липки, нежную кору, подумав, - «После залечу».