Как вы догадываетесь, семья Самын жила крайне бедно: дом саманный, полы в двух комнатах земляные, одна металлическая кровать для матери и все! Правда, в комнате еще был круглый низенький столик, но отнести его к разряду мебели – язык не поворачивается. Земляной пол был застлан съеденный молью кошмой. Поверх кошмы лежал домотканый палас.
Девочки сидели поверх паласа на полу, играя в «Умыкание невестки». Хамсиша исполняла роль невестки, белобрысая Нинагуль – жениха, Жийдегуль изображала шамкающую, беззубую свекровь. Две остальные девочки: негритянка Джесикагюль и француженка Лулугуль попеременно были, то в роли родственниц невестки, то жениха.
В комнату неожиданно ворвался, словно очумевший Мёкё. Он суматошно начал что-то искать. Перевернул все! Потом, оказалось, искал всего на всего… расческу! Игра у девочек сразу расстроилась, к тому же Мёкё, выбегая из комнаты, приказал старшим сестренкам – Жийдегуль и Хамсигуль выйти на улицу и помочь ему искупаться. Девочки от такой сногсшибательной новости – Мёкё будет купаться! – просто обалдели! Они с криком «Ура!» выбежали за братом во двор. Малышня с визгом следом.
Мать в то время вынимала из казана прокипяченное белье. Недаром ее считали «чокнутой» - цветное белье: зеленые женские рейтузы и красный платок она смешала с тремя белыми рубашками сына. В итоге, одна рубашка стала красной, - она кипела возле платка, другая – ядовито зеленой, (после соприкосновения с рейтузами Самын). Третья, оказавшаяся посреди двух цветных вещей, окрасилась в результате «стирки» наполовину в красный цвет, наполовину - в зеленый. (Извините, описываем столь подробно, так как цвет рубашек имеет отношение к дальнейшему повествованию).
Так вот, когда дети выбежали с криком во двор, Самын от испуга (может, что случилось?!) чуть не опрокинула на себя казан с бельем. Затем, поняв в чем дело, хотела отругать детей за излишний шум, но, увидев, что собирается делать ее сын, с разинутым ртом замерла. Она не помнит, когда Мёкё в последний раз держал в руках расческу! А тут, пожалуйста, - ее патлатый сынок, заглядывая в большой осколок зеркала, закрепленный на дереве среди веток, тычет расческой в свои усыпанные репейником волосы! Цирк, да и только! Завтра, наверное, землетрясение будет или солнце с другой стороны взойдет! Но при всех стараниях, расчесать свои, намертво сцепившиеся репейником, кудри, Мёкё не смог. И так, и сяк запускал гребень, - результат нулевой! Тогда Мёкё сел на корточки и приказал своим сестренкам вручную очищать голову от колючек. Приказать можно что угодно, а вот выполнить – вопрос! Девчонки, вначале с большой охотой бросившиеся помогать брату и устроившие вокруг него веселую кучу-малу, вскоре ойкая и ахая, начали отходить в сторону, покусывая израненные об острые колючки пальцы. Тогда отчаявшийся Мёкё вручил Жийдеше деревянные грабли и попросил расчесать ими. Пусть будет больно, но хотя бы снять с волос часть репейного покрова! Эх, и тут бедному парню не повезло! Деревянные зубья допотопного крестьянского орудия при первой же попытке с треском сломались, а репейник на голове остался не тронутым. Со слезами на глазах (Жийдеша еще немного и скальп, наверное, сняла бы с его головы) Мёкё решил теперь использовать средство покрепче: металлические вилы. Но, чтобы засунуть острые зубья вил себе в волосы, он должен был как-то приспособиться. Поэтому Мёкё просунул вилы сквозь частокол штакетника, а чтобы те не двигались, на деревянный черенок с внешней стороны изгороди усадил для противовеса сестренок. Потом, горбясь, как туркменский варан в пустыне, он подполз на согнутых руках под выступающую из штакетника металлическую часть, стараясь поддеть, не поранившись, сверкающими на солнце отточенными зубьями вил, свои «романтические» волосы. Будем справедливы: для мышления Мёкё на уровне первой сигнальной системы это было выдающееся «изобретение»! Где-нибудь на заре человечества он со своей смекалистостью, безусловно, стал бы вожаком племени! Но тут из-за цейтнота времени бедному «вонючке, парасёнку Каны» явно не везло. Мёкё, как ни старался, как ни выкатывал из орбит свои бараньи с поволокой глаза (по Л.Н.Толстому – красивые!), никак не мог попасть изогнутыми кверху зубьями вил в свои волосы. Конец его мучениям положила мать. Она ловким движением «одела» волосы сына на вилы, вторым – в мгновение ока – отчекрыжила чабанскими ножницами репейные кудри, колючей лепешкой, застрявшие на вилах. Голова, державшаяся на весу, из-за молниеносности операции «спасения», упала вниз, плюхнувшись лицом в густую пыль. О-о-о! Все это было для него неожиданно и коварно! Мёкё даже на минуту свихнулся, не понимая, что с ним произошло: лицо – сплошная маска из толстого слоя пыли, одни только белки глаз сверкают! Рот, нос тоже забиты пылью!




Хочет что-то сказать, не может! Но вы даже себе не представляете, какая с ним истерика началась, когда он увидел на вилах лепешку из колючек с отрезанными его волосами! Бедный Мёкё в эту минуту решил, что мать его остригла, как барана, наголо! Парень от обиды взвыл, почище сирены воздушной тревоги, потом разъяренной пантерой бросился к осколку зеркала на дереве! И только глядя в зеркало, немного успокоился, увидев, что мать не конца обкорнала его и кое-какой «огород» еще остался на голове. Мать, сюсюкая, подошла сзади и поцеловала сына в макушку. Но тут же отпрянула, так как из головы Мёкё начали выпрыгивать блохи. Эх, сынок, «парасёнок» ты этакий! Но кто в такой ситуации может помочь парню?! Конечно, только мать! Самын властным движением пригнула голову сына к земле и быстрыми взмахами руки начала чистить расческой голову. Наш чукотский брат по такому случаю заметил бы: «Однако веселое это занятие - освобождаться от блох!» И вправду, паразиты вместе с обломками зубьев пластмассовой расчески падали на случайный обрывок полиэтилена на земле с веселым треском. Как учуяли появление блох куры – непонятно! Наверное, перепутали со звуком сыплющегося зерна. Прибежали с шумом, хлопая крыльями одна за другой, устроили, простите, до неприличия базар! Расклевали блох с такой жадностью, как будто это деликатес из какого-нибудь супер-дорогого парижского ресторана, где миллионеры любят есть всяких там насекомых! Может, потому что дармовой? Вон порой люди тоже из-за дармовщины готовы друг другу глотки перегрызть! Вчера привезли две коробки гуманитарки, так из-за этой одежды из германских мусоропроводов наши чочко-баи чуть не удушили своих рангом ниже чочкосранцев! Но, это так, к слову сказано. Не будем отвлекаться, потому что главное представление было впереди. Мёкё торопился на свидание, поэтому, как только мать окончила обрабатывать его голову, он, быстро скинув с себя футболку и штаны, стремглав в одних трусах помчался на улицу купаться. Сестренки, конечно, неотвязным бисерным хвостиком за ним. А впереди всех с громким лаем веселый Жулик! В общем, шум тарарам еще тот!


Возле колонки Мёкё, резко тормознув, вытянул лицо: нет мыла! Посмотрел туда, посмотрел сюда, - нет растудыть этого самого моющего средства на кирпичике, возле люка колодца! «Где мыло?!» - заорал не своим голосом Мёкё на Жулика, словно пес сегодня был дневальным по казарме. Но Жулик не обиделся и не смутился, наоборот обрадовано подпрыгнул, лизнул Мёкё в щеку, затем суматошно, суетливо погавкивая, начал бегать туда сюда, будто не зная куда бежать и у кого стащить кусок мыла для своего закадычного друга. Потом видимо определился, побежал в сторону Керимбаевского дома. Вскоре оттуда послышался грохот, шум, выстрел из ружья. Дочки Самын испуганно прижались друг к другу. Тут появился вихрем мчащийся Жулик с мылом в зубах, а следом за ним с двустволкой в руках злой-презлой горбун Керимбай. Ругаясь последними словами, он вскинул ружье, чтобы сделать второй выстрел. На мушке оказались не только улепетывающий на скорости пес, но и дети Самын. «Ложись!» - как на войне, истошно закричал Мёкё девочкам, и те подкошенными стебельками попадали на землю. Вовремя, потому что Керимбай был настоящий жлоб и из-за любой пустяковой вещицы готов был растерзать в клочья, расстрелять в упор каждого, кто попробует покуситься на его собственность. Даже если это был бы сам Пророк, нечаянно сорвавший вишенку в саду Керимбая. Короче, горбун выстрелил, крупный заряд соли, не попав, пролетел мимо собаки, потом над лежащими на земле девочками и с грохотом ударился об железный тазик из-под белья, которым вовремя, как щитом, прикрылся Мёкё. Соль, конечно, тазик не пробила, раскрошившись, превратилась в белый порошок.
- Эй, Нинагуль! – окликнул Мёкё белобрысую сестренку.
Та перепуганная подползла к брату.


- Вот обещанная соль, отнеси матери! – передавая тазик с солью, сказал он с невозмутимым видом. – И пусть она меня из-за пустяков козлом не называет.
Нинагуль, пригибаясь, послушно побежала домой с тазиком.
Тем временем злой и запыхавшийся Керимбай уже добежал со своим ружьем до колонки. Жулика он, конечно, не догнал. Тот, гад, как мчался на скорости, так и пронесся мимо Мёкё. Даже мыло на ходу другу не сбросил. Прячется сейчас где-нибудь в кустах, трус, и ждет, поди, когда горбун уйдет. Но Керимбай не думал уходить. Теперь свой гнев злюка-сосед обратил на нервировавшего его постоянно парня. В ружье кончились патроны, и Керимбай, схватив ствол ружья, как дубину, обеими руками, замахнулся прикладом на Мёкё. Но у сына Самын с реакцией всегда было в порядке. Он, увертываясь от удара, солдатиком плюхнулся в люк колодца. А там была, как вам известно, ледяная вода и Мёкё с душераздирающим воплем: - А-а-а! пробкой вылетел назад. Море брызг, океан шума! Облитый водой горбун отскочил в сторону, но, увидев, что после прыжка в воду, у парня от холода зуб на зуб не попадает, смекнул в чем дело, и снова замахнулся на того ружьем. Ему захотелось помучить сироту, превратить в сосульку, довести до синей судороги сына ненавистной Самын. Бедному Мёкё опять с криком пришлось уходить под воду. Неизвестно сколь долго это продолжалось бы, не появись вовремя мать. Она решительно закрыла сына своей спиной и мощным танком поперла на тщедушного Керимбая. Тот, вначале хорохорясь, выставил вперед ружье, даже угрожая, уперся стволом в большие и круглые, как футбольные мячи, груди соседки, мол, смотри, могу и выстрелить, но постепенно его боевой дух по мере отступления к своему дому иссякал. Первым делом Самын рывком отняла у него бездействующее ружье, а когда пятящийся назад горбун съежился от страха до величины гномика, она неожиданно, к всеобщему ужасу других соседей, с любопытством наблюдавших за происходящим, накрыла подолом своего платья Керимбая и к тому же еще, повалив беднягу на спину, зажала его голову своими промежностями. Что было дальше, мы не видели, так как бабушка со своей веранды во весь голос закричала, и нам пришлось стыдливо отвернуться.
- О, ненормальный Керимбай, опозорила тебя Самын, опозорила! – несколько раз повторила бабушка, щипая по народному обычаю себя за щеку. – Что ж теперь будешь делать, позор-то, какой?!

Зря наш аил постоянно смеется над Мёкё. Если его помыть хорошо и погладить, расчесать, то вполне пригожий, даже красивый парень получается. После того, как сконфуженный Керимбай сбежал к себе домой, больше никто не мешал искупаться Мёкё. И две старшие сестренки с двух сторон отлично отмыли его. Грязь отходила слоями, мыльная пена с цветными разводьями от следов бензина и пятен машинного масла переполнила арык. Дома Мёкё потребовал свои праздничные штаны и рубашку. Мать предложила на выбор три перекрасившиеся рубахи.
- А где мои белые бобочки? – вылупил свои бараньи с поволокой глаза Мёкё.
- Не знаю, - отмахнулась Самын, чтобы не отчитываться перед сыном за испорченные рубашки. – Одевай, что дают!
Парень выбрал красную. Но рубашка, как и штаны, были не глаженные. В доме утюгом не пользовались (его просто не было), пришлось прибегнуть к опыту армейской поры. Довольно быстро он разгладил свои брюки, тря их в быстром темпе об край столика. Таким же способом, изрядно попотев, разгладил рубашку. Одевшись во все свежее, Мёкё почувствовал себя франтом. Воодушевленный предстоящим свиданием, он не ходил, а прямо порхал по комнате. Теперь надо было подготовить подарок для своей девушки. Парень нырнул в коробки, вытащил оттуда давно и надежно спрятанные дорогие ему предметы: открытку, малюсенький флакончик дешевых духов «Белая сирень», кусок мыла «Цветочное» в бумажной обертке и сложенный вчетверо лист целлофана. Обыкновенный целлофан для Мёкё тоже был большим дефицитом. Первым делом он попросил Жийдегуль и Хамсигуль надписать открытку для Каны. Те с большим усердием начали расписывать по бумаге голубей с конвертами в клювах, розочки с сердечками, и прочую любовную белиберду, до сих пор распространенную во многих аилах. И не только киргизских. Как-то нам пришлось побывать в Иране, так их школьные письма о дружбе и любви ничем не отличались по оформлению от наших. Пока девочки, высунув язычки, сопели над открыткой, Мёкё активно искал ленточку, чтобы перевязать подарок. Ленточку не нашел, но зато обнаружил красный пионерский галстук советской поры. Р-раз! – и галстука нет. Мёкё из него лезвием вырезал длинную полосу. Жийдеша как увидела свой испорченный галстук, так сразу в слезы ударилась. Схватила порезанную реликвию, побежала во двор к матери жаловаться. Мёкё было не до нее. Он торопился. Еще до приезда гостей ему надо было попасть к дому Каны. Его возлюбленная позвала помогать, а в таких случаях опаздывать нельзя. Подозвав Нинагуль, он попросил ее подержать две линейки с зажатой посередине шелковой материей от галстука. Ровно отрезанные края будущей ленты портили ниточки, торчавшие в разные стороны. Если шелковые края не закрепить, то ткань могла быстро расползтись. И тут Мёкё вновь применил прием армейской поры: горящей спичкой обжег края полосы. Получилось неплохо! К тому времени и Хамсиша окончила свой «творческий» труд над любовным посланием брата. Она хотела торжественно зачитать его, как ни как она в написание открытки вложила и свои пока скрываемые в глубине детской души чувства, но брат не стал слушать, засунул открытку под флакончик духов и мыло, потом ловко подвязал красной лентой. Получилось, как в магазине! Восторгу сестер Мёкё не было предела.