Что касается Самын, история с быком на ее огороде мало развеселила. В беду попал не чужой, а ее ребенок. А если вдруг этот проклятый бык затоптал бы ее несравненного Мёкё?! Это для кого-то он ходячий анекдот, а для Самын родной, выношенный под сердцем первенец! Причем, мальчишка! Один на пятерых девчат! Как она его вынашивала, одна, без чьей-либо поддержки, под злобное шипение аильских старух, улюлюканье и свист за спиной соседских мальчишек, по причине малолетства не осознававших степень жестокости своих поступков. Тогда она была молода, еще совсем девчонка. Но все выстояла, вытерпела, молча, без слез и истерик. Многим это было непонятно, странно, что молодая «грешница» не раскаивается, публично не льет слезы, на худой случай не тычет пальцем на какого-нибудь мужчину, мол, вот негодяй, который меня соблазнил и покинул! Такой у Самын был непростой характер. С детства. Когда все смеются, она молчит. Когда людям не о чем говорить, что готовы от скуки хоть вешаться, она «сдвинутая» улыбается и поет. Пела, между прочим, хорошо, но редко и в основном, когда попросят. Какая-то черная кошка отчужденности была между аильчанами и ею. И дело не только в коллективном осуждении «распущенности» Самын. Бирюками, то есть нелюдимыми, были и ее покойные родители. Бабушка много рассказывала нам о них. Мать Самын – Жазгуль (сокр. Жазиш), была маленькая с тонкими ручонками старушка. Большая скопидомка. Все, что находила на улице, тащила в дом. Даже ниточку найдет на дороге, не поленится, подымит, в дом принесет. Любила мужа своего тихо, беззаветно. Ниточки, бараньи сухожилия и остальное прочее она специально собирала для отца Самын, потому что тот был сапожником. Правда, вот незадача, – пристрастился он сапоги тачать, подметки всякие там ремонтировать только к старости, когда уж и помирать надо было. Бывало, шьет он сапожки для своей маленькой дочери и напевает, затем остановится, мечтательно задумается. «Я, дочка, поздно в себе талант открыл. Если после смерти, снова когда-нибудь нарожусь, обязательно попрошусь у ангелов в сапожники!» - любил повторять он. Потом добавлял: «Мои сапожницкие инструменты сохрани. Внук будет – ему передай».
Мёкё сапожником не стал. Как ни старалась Самын привить сыну хоть какой-то интерес к профессии деда, ничего не получилось. Вырос лоботрясом, каких свет не видывал. К тому же еще недотепой. Обязательно с ним какие-нибудь приключения случались. Самын, наверное, все видела и понимала, но никогда никому не жаловалась. Со стороны можно было подумать, что Природа решила на ней эксперимент провести: жить среди людей, но в тоже время ни от кого не зависеть и ничего не просить. Причем начало эксперимента пришлось на советское время! «Выжить одиночкой среди толпы!» – так, вероятно, мог бы звучать вкратце ее девиз, если бы Самын умела философствовать. И она, к изумлению неглупых, чего-то соображающих сельчан, почти успешно справлялась со своей «от судьбы экспериментальной задачей».
Мёкё перепуганная мать сняла с дерева в полуобморочном состоянии. Про странный наряд, состоявший из целлофанового гульфика и совершенно дурацкого красного банта на заднице, она не стала расспрашивать. В тот момент ей было не до расспросов. Самын больше беспокоило нервное состояние сына. Она, суетливо усадив парня на землю, попросила его открыть рот и, засунув внутрь палец, начала дергать кверху за нёбо. Обычный народный прием против испуга и возможного заикания у ребенка. Но ей показалось этого мало, и она попросила дочерей тянуть Мёкё с двух сторон за уши. Сцена, поверьте, выглядела нелепо и смешно: мать чуть ли не кулак засунула сыну в рот и приподнимала кверху, с угрозой оторвать шею парню, а добросовестные Жийдеша и Хамсигуль тянули на себя уши брата с такой силой, что мартышки вместе с Чебурашкой позавидовали бы Мёкё по величине растопыренности ушей. Неизвестно сколь долго мать с девчонками «лечили» бы его, если бы Мёкё не вспомнил бы про свидание с девушкой. Решительно избавившись от своих доморощенных целителей, Мёкё помчался в дом одеваться.
Вскоре он снова был одет и готов мчаться на крыльях любви к несравненной Кане. Одна закавыка: он надел зеленую рубашку и целлофановую обертку подарка ему непременно захотелось перевязать зеленой лентой. В тон рубашке. Но где ее взять? Эту самую зеленую? Мёкё полез в святая святых матери – хранилище за сатиновой занавеской в углу комнаты. Там в нескольких коробках лежали узелки с ее «богатством»: все старые и новые платья, которыми по различным причинам дорожила мать, отрезы ткани – случайные подарки в течение 20 лет, фотографии курсантов авиаучилища - знакомых и приятелей матери. Возможно, некоторые из них являлись отцами сестер Мёкё. Парень на секунду задумался над фотографиями, потом, снова вспомнив про Кану, продолжил свои торопливые поиски, пока не нашел платье из искусственного шелка. Из всех вещей оно единственное было зеленого цвета. Мать надевала это платье редко, только когда шла в гости. Мёкё без всяких раздумий, приложил линейку и быстрыми движениями лезвия вырезал из подола платья несколько полос.

Отрезок пути до злополучного арыка, опаздывавший на встречу, парень преодолел бегом. Но к вечеру ручей переполнился и вода, затопив камни перехода, вышла из берегов. Как перейти неожиданно возникшее препятствие? Мёкё осмотрелся вокруг и заметил ватагу пацанов, среди которых один был верхом на ишачке. Подзывать хозяина ишачка он не стал, чтобы тот раньше времени не дал деру. Подошел, как бы невзначай быстро схватил повод уздечки ишака, а затем одним крученным шелобаном согнал бедного пацана с седла на землю. Но шкет оказался вредный, без понятий об уважении к старшим. Прицепился к Мёкё, стал мешать тому переезжать через ручей. Пришлось влюбленному в Кану дать пендаля этому пацану, чтобы отстал. Но, видимо, не на того нарвался! Настырный гаденыш сорвал пучок травы и противным голосом начал звать своего ишачонка к себе! Представляете?! Человек торопится, а он мешает! Так Мёкё застрял посреди разлившейся воды: вперед не может – мальчишка с пучком травы манит ишака назад, а вернуться к хозяину, в свою очередь, не дает Мёкё, дергая ишака за узду и пиная изо всех сил. Короче, два придурка совсем замордовали скотину. Встал ишачок посреди воды, понурил голову и ни в какую! Ни туды, ни сюды! Даже когда появилось вечернее стадо, возвращавшихся с пастбища коров. Мёкё обрадовался при виде стада, подумал, вот сейчас упрямый ишачок поплетется вслед за коровами и он, таким образом, выберется на сухой берег. Жди, куда там! Видно, одного характера с хозяином оказался ишак, не сдвинулся с места. Как стоял памятником посреди воды упрямец, так и остался. Единственное, на вид стал еще грустнее. Наверное, обиделся длинноухий на весь мир. Но Мёкё не собирался сдаваться! Вначале его посетила мысль перепрыгнуть с ишачка на проходящую мимо корову, но тут же отказался от этой идеи из страха снова оказаться в воде. Затем он подумал, а что если накинуть повод уздечки ишачка на рога коровы?! И эта затея, вспомнив про разъяренного быка, показалась бредовой. Счастливое решение возникло неожиданно, когда одна из коров остановилась рядом напиться. Пока «индийское божество» утоляло жажду, Мёкё преспокойно привязал повод ишачка к хвосту коровы. Потом начал умолять бога Кришну: «Кари Кришна, кари Кришна! Сделай так, чтобы твоя божественная подруга не взбрыкнулась при натяжении хвоста!» Конечно, Мёкё ничего не знал о Кришне, и, простите, нес абракадабру. Слова про великого индийского Бога он слышал в городе случайно: возле кинотеатра «Россия» ходили по кругу какие-то странные обритые наголо парни, в индийских одеждах и под звон бубенчиков заунывно повторяли одну и ту же фразу. Эта фраза про Кришну и запала в память сельского парня. А сегодня, как видите, пригодилась. Корова оказалась смирной, а ишачок способным ходить на поводу. Мёкё выбрался на сушу, воодушевленный удачей, бегом отправился наверстывать упущенное время. Ишачка от хвоста коровы он не стал отвязывать. Назло вредному мальчишке. Пусть теперь, если не хочет замочиться, снимает штаны, и бежит за своим длинноухим другом через разлившийся ручей.