Когда погоня, бежавшая шумной толпой за неизвестным нахальным похитителем чучуков, добежала до лежащей на земле Апыш-эже, то все решили, что она сошла с ума. Так она завопила, когда ее осветили фонариками.
- О-о, арбаки, Аллах всемогущий! Виновата я, виновата! Только не надо меня отдавать на съедение подземных гадов и червей!
Алмаш, Бурмаш, Джамаш – ее перепуганные и ничего не понимающие подруги, склонились над великаншей, чтобы поднять, но она еще сильнее и надрывнее запричитала, стала отбиваться руками и ногами. От ее безумных движений, опутавшие туловище склизкие колбасины еще крепче впились своими крупными суровыми нитками в тело женщины, затянув ко всему прочему еще и петлю на шее.
- Да-да, – продолжала, хрипя от удушья, каяться Апыш-эже, - я обещала по умершим родителям золовки отметить годовщину и не сделала! Половину приданного младшая дочери еще не собрала, хотя она уже третий год замужем! О, Кудай (Господь), признаю свою вину, что отступила, нарушила обычаи отцов!
- Что она несет? – с отчаянием в голосе, не зная, что делать, воскликнула Бурмаш. – Эй, кто-нибудь из мужчин, помогите! У ней так сердце разорвется!
Между прочим, горбун Керимбай – самый противный и циничный из всех чочко-сайцев, а ведь первым догадался, в чем дело. Приказав держать дергающуюся матрону покрепче, он, вытащив из кармана перочинный нож, быстро обрезал колбасные путы.
- Все, все, успокойся, Апыш! Я посланник Азраила из небесной канцелярии, - начал говорить он мягким, по его мнению, ангельским голосом. Это было настолько непохоже на желчного Керимбая и смешно, что многие, зажав рты руками, стали давиться от смеха. – Ч-ш, - не оборачиваясь, погрозил кулаком смешливым Керимбай. С трудом, но порядок в толпе был восстановлен. Не считая, конечно, нескольких парней с дурацким гоготом и ослиным ржанием, отбежавших в сторону. Горбун между тем продолжал говорить. – Мы тебя, Апыш - дочь Элебая, знаем как самую хорошую и самую порядочную женщину Чочко-сая. Мы снимаем с тебя обязанность проводить поминки по родителям твоей золовки Загиды. Она в десять раз тебя богаче и пусть не хитрит, негодяйка, выставляя тебя в нехорошем виде перед Богом. Будь уверенна, мы, посланники Азраила, еще выведем эту ведьму на чистую воду, и она ответит перед своими односельчанами, как перед небесным судом. Правильно я говорю? – Керимбай подмигнул притихшим людям.
Только теперь до аильчан дошла суть происходящего, и они нестройно в знак согласия закивали головами. А слезливая Джамаш даже всхлипнула.
- Эй, мои «небесные» помощники, не молчите, говорите! – сердито зыркнул глазами Керимбай. – Разве не видите, что наша милая Апыш от испуга не может открыть глаза.
И тогда люди, «включаясь в игру», вначале неумело, робко, потом все увереннее начали говорить от имени «посланников небесной канцелярии». Сколько хороших слов, оказалось, знают люди. Особенно постарались ближайшие подруги Апыш – Алмаш, Бурмаш и Джамаш.
Они с другими односельчанами в частности говорили добрые и проникающие до сердца слова об умершем в прошлом году муже Апыш, о том, как ей трудно жить одной, когда дети, став взрослыми, в поисках работы уехали в Россию и Казахстан. О хронически отсутствующих деньгах, потому что пенсию задерживают по полгода, и что на небе архангелы понимают, почему она тоскует по внукам и не может поехать к ним, а они, милые, тоже из-за отсутствия денег не могут навестить бабушку. И пока «небесные голоса» говорили, лицо заплаканной женщины постепенно разглаживалось, слезы все реже и реже капали из глаз. Молодые парни только что гоготавшие, как ненормальные, тоже оказались неплохими ребятами, догадались без подсказки сбегать за легкой рессорной повозкой Керимбая с резиновыми колесами. Тетушку Апыш, все еще не пришедшую в себя (наверняка, ее не хотели отпускать от себя святые ангелы неба!), бережно уложили на эту комфортную повозку и, стараясь, чтобы ее не бросало на кочках, вручную толкая, дружно покатили домой.

Все что произошло дальше достойно нашего пламенного дастана. Правда, в этом рассказе будет больше лирики, чем юмора. Хотя кому-то он может показаться и грустным. Ну, это кому как! В общем, с нашей тетушкой Апыш, после злополучной истории падения из-за связки чучуков, стало твориться что-то непонятное. Видно ушиблась она сильно, да еще, видать, невезучая, приложилась к земле особым гипофизом на голове – мы тут извиняемся, так как точно чем ударилась женщина-великанша, не знаем и свои предположения строим сугубо по «научным» рассуждениям Керимбая и учителя Чукуши (Ковырялки). Короче, наша простая и скромная тетушка Апыш, будучи в пожилом возрасте, стала КЁЗАЧЫК! То есть по-русски ЭКСТРАСЕНСОМ! ЯСНОВИДЯЩЕЙ! Конечно, необыкновенные способности ее проявились не на следующее утро, мгновенно, наверное, только в анекдотах бывает, а примерно через полгода. Тетки аильские при нас заходили к нашей бабушке и считали, споря, на пальцах. Вначале Ушибленная онемела, да так сильно и безнадежно, что никто из аильских, включая поселкового милиционера Допрёсёва, не могли ее разговорить, даже простенького словечка из нее выудить. Лишь однажды, случайно, у Апыш-эже вырвалось – подруга Джамаш свидетельница: – «со мною духи разговаривают», - сказала она ей, – «арбактар с?йл?йт имиш, деп койду». Вот так! Весь наш аил, от мала, до велика, был потрясен подобным сообщением. Неужели!?! Не может быть!?! Все важные местные новости: политические (сахарную свеклу на Каиндинском заводе стали принимать по специально заниженным ценам – по 2 сома, вместо 5!), светские (три школьницы из села, где располагался всем известный дурдом, одновременно забеременели!), отошли на второй план. Не успели обсудить сногсшибательную новость, о появлении в Чочко-сае своей доморощенной экстрасенши, наподобие московской Джуны, как новое сообщение окончательно озадачило сельчан: тетушка Апыш пропала. Ушла, мол, из аила в одно прекрасное утро, никому ничего не сказав. Даже не оповестив об уходе своих лучших подруг. Без чемодана или сумки в руках. Ушла просто так, закрыв дом на замок, и аккуратно почистив на прощание весь двор. Вначале ее видели в районе, бродящей с молитвами по местным кладбищам, потом прошел слух, что она уехала к казахам за Речку молиться святым в Туркестане. Объявилась Апыш осенью, когда основной урожай был собран, и о ней почти перестали вспоминать. Первой заметила тусклый свет в заброшенном доме Общающейся с Духами толстуха Самын. Иная испугалась бы зловещего, еле видимого света в окне, перемещавшегося внутри дома, но только не наша храбрая соседка. Она смело, рассекая футбольными мячами своих грудей заросли густого бурьяна, направилась к черному размытому в темноте массиву дома ясновидящей, хотя этот дом после исчезновения странной хозяйки сразу приобрел у суеверных сельчан дурную славу караван-сборища нечистых сил. Сами посудите, войдете ли вы во двор сельского дома, если там в нескольких местах вывешены напоказ, задушенные в проволочной петле, мертвые кошки? Какой дебил это сделал после отъезда бедной Апыш-эже, сколько не ломали головы местные «шерлоки холмсы», никто из сельчан не смог разгадать. Падало, конечно, дружное коллективное подозрение и на нашего славного Мёкё, что это черное негодяйство его, мол, рук дело, но взбешенная мать сумела ценой веских аргументов доказать непричастность своего сына. Добавим к сказанному, что у киргизов убийство кошек считается страшным грехом. Существует стойкое поверие, что таких грешников ждет неизбежная расплата потусторонних сил или несчастия будут преследовать их до конца жизни. Теперь вы понимаете, какой должна была быть необыкновенной Самын, чтобы приблизиться к такому шайтанскому дому, да еще в ночное время? Думается, другой такой женщины, смелой и отважной, как Самын, во всей округе в радиусе 30 км, не найти! Спросите, почему, ответим без затейливости: потому что она, как ни странно, единственная на весь многоуважаемый Чочко-сай здоровая, самобытная личность, лишенная многих глупых сегодняшних предрассудков и условностей. Другие бабы, вечно чего-то боящиеся, точно скончались бы на месте от страха, не продвинувшись к заговоренному дому ни на шаг. А наша соседка спокойно прошла мимо висящих во дворе кошек, от которых к этому времени остались только светящиеся в ночи скелеты, подошла к дому, заглянула в окно и увидела сидящую к ней в пол оборота Апыш с ниткой мусульманских четок в руках. Женщина-великанша что-то бормотала с закрытыми глазами при свете единственной горящей свечки (электричество давно было отрезано), а потом внезапно, как будто увидев толстуху невидимым глазом на затылке, возьми да и скажи в гробовой тишине, словно Самын стоит рядом, а не на расстоянии и не за темным, не освещенным окном:
- Самын, чего стоишь, как чужая, заходи!
Вот тут честно, дорогие читатели, Самын настолько обуял страх, что у нее, простите, матка, кстати, высокочтимая в киргизском фольклоре и подарившая населению Кыргызстана пятерых детей, опустилась вниз. Она хотела убежать тут же, немедленно, но ноги отказались слушаться – как деревянные, приросли к месту. Ну, а как потом себя заставила найти во тьме дверь, как сумела переступить порог дома, Самын не помнит. По ее словам она стала чувствовать окружающую реальность, осознавать себя хотя бы на ощупь, только после того как оказалась внутри комнаты. Там с ней произошло что-то хорошее (что именно, она не смогла вразумительно объяснить) – короче, страх исчез, будто его и не было, в ногах появилась легкость. Будто толстуха помолодела лет на 10. Обрадовалась своему необычному состоянию Самын, засияла – она ведь натуральная, без комплексов – подбежала к тетушке Апыш и, как девочка, повисла на шее, начала тискать, обнимать.
- Все, будет, я тоже рада тебя видеть, - сказала, успокаивающе хлопая по плечу толстуху, растроганная Апыш. – Садись поближе, расскажи, как живут аильчане, здоровы ли мои подруги: Алмаш, Бурмаш, Джамаш?
- А куда нам всем деваться? – ответила «душа нараспашку» Самын. – Живем лихом, платим налоги чихом, зубы на полке, в животе скребут волки…
- Понятно, - улыбнулась ясновидящая Апыш. – Но ты не расстраивайся. Скоро твоя жизнь круто на удивление всем изменится. Первым человеком станешь в аиле. Я вижу над твоей головой в дымке образ светлого ханзады (принца) в белой одежде.
К чести Самын она при этих словах не разинула рот от изумления, и не пустила слюни от предвкушения неожиданного счастья. Нас всех без исключения: жизнь, бывшая КПСС, сегодняшние дерьмократы-капиталисты приучили не верить в чудеса, потому что чудеса по истмату – заморочка буржуйских учений, иррационального сознания, хуже – территория мракобесов религии, всяких там священников, попов и мулл! Правильно? Нет? Вчера было правильно, а сегодня не знаем? Ну, вот, умники читатели, если вы не можете определиться, где хорошо, а где плохо, то куда там разобраться в сегодняшней каше «бытия end сознания» простой киргизской женщине из горного аила. Поэтому на слова ясновидящей наша Самын, с детства битая жизнью, причем по полной программе, могла реагировать только с осторожной улыбкой, из вежливости к старшей по возрасту Апыш, и холодком недоверия в глубине глаз.
- Ой, эжеке, я давно вышла из возраста, когда ждут падишаха на белом коне. Предскажите что-нибудь попроще, ближе к материальному. Например, я хочу найти на дороге 300 сомов. Больше не надо. Младшей дочке негритянке Джесикегюль срочно нужны осенние ботиночки.
Сильно похудевшая, так что кожа обвисла, но все еще крупная по габаритам Апыш-эже мелко затряслась всем телом, бусинки четок с поразительной быстротой замелькали в ее пальцах, потом Общающаяся с Духами неожиданно для Самын свистнула, причем громко, от чего толстуха невольно подскочила на месте. Разбуженные свистом воробьи, поселившиеся с начала лета в пустом доме Апыш, взбалмошно метнулись под потолком. Кёзачык Апыш на все это ноль внимания. Она полностью ушла в себя: глаза полузакрыты, губы шевелятся, потом она возьми да и плюнь несколько раз на Самын, приговаривая: «суфь, суфь»… Наша толстуха растерялась, не знает, что и сказать. Думает, наверное, так нужно. Ее можно понять – она, как и мы, все, стерильный продукт эпохи советского атеизма, и поэтому сегодня напрочь лишены иммунитета от нашествия полчищ шаманов, колдунов, белых и черных магов, ворожей молодых и старых, шарлатанов в чалме или рясе. Как реагировать на всю эту многочисленную рать, распространяющейся по свету со скоростью саранчи? Обалдеть можно!
- Ты, сестренка, серьезно согрешила против Господа Бога, Аллаха нашего, без его благословения вне святого брачного союза, даруемого Небом, нарожала детей. Но ты своей честной жизнью заслуживаешь и можешь надеяться на прощение от Бога. Молись каждый день пять раз, содержи свое нечестивое тело в чистоте и твое искреннее покаяние примет Всевышний. Пусть молится и твой непутевый сын Мёкё. Приучи к пятикратным молитвам и своих маленьких дочерей. И тогда счастье неминуемо заглянет в твой дом. А теперь иди и не забывай, что я тебе сказала.
Растерянная Самын встала и подталкиваемая взглядом ясновидящей вышла из комнаты. Несмотря на возраст и полноту на хорошей скорости побежала домой. Возле сломанной водопроводной колонки, сняв тапочек, попробовала босой ногой температуру воды, лившейся из люка. Осенняя вода была намного холоднее, чем летом. Мысленно ужаснувшись предстоящей пытке в виде купания, Самын побежала за ведром.
Дети проснулись от непонятного шума во дворе. Выглянули скопом в окошко и очень удивились: их мама купалась во дворе ночью, обливаясь водой из кадки, куда она, по-видимому, натаскала ведрами. Рядом, делая круги, скакал с озорным лаем Жулик. Даже псу нельзя было отказать в чувстве юмора – это в какие-то века «страдавшая водобоязнью» хозяйка вздумала себя «истязать» купанием?
Черт подери, какая все-таки была в этой женщине скрытая, от дикой природы сила! Глядя, как обливалась она ледяной водой, да еще на ночном ветру, намыливая голову хозяйственным мылом (!) можно было поверить старым киргизским байкам, о том, что наши предки, бывало «спали на льду, укрываясь снегом»! Мы, городские внучки Урум-апа, когда потом узнали про ночное купание Самын с хозяйственным мылом (бр-р-р!), не удержались и попросили ее показать свои волосы. Абсолютно нормальные! Ни сухости, ни перхоти, с гладким отливом волосы. Почему же наши волосы выглядят хуже, хотя мы постоянно пользуемся самыми лучшими по телевизору шампунями «Oriflame» и «Head & Shoulders»?…
Промывая волосы, Самын вспомнила про расческу.
- Иди, - сказала она Жулику, показывая ему обломанную без зубьев расческу – позаимствуй у кого-нибудь на время эту штуковину.
Пес не сразу понял, что хочет хозяйка, но потом, вроде бы догадавшись о чем-то, стремглав бросился со двора. Пока Жулик искал расческу, обегая чужие дворы, две старшие дочери принесли матери простыню и полотенце для головы
Зря Самын боялась ледяной воды. Купание вместо предполагаемой пытки, доставило ей ни с чем несравнимое удовольствие. Она мысленно упрекнула себя, что напрасно раньше избегала купания в большой воде, ограничиваясь редкими посещениями колхозной бани или подмыванием дома отдельных частей тела из чайника. Некоторых наших читателей может удивить столь странное отношение героини к воде. А виной тому детские впечатления Самын. Будучи маленькой, где-то в возрасте 10-11 лет, она любила целыми днями барахтаться в большой речке. Пока ее однажды там не увидел отец горбуна Керимбая – Арзымат абышка. Препротивный старикашка! Сегодня многие чочко-сайцы недолюбливают Керимбая. Его отец был во сто крат хуже и занудистее. Тело худенькое, бороденка жиденькая, а глаза настоящие мышиные буравчики. Если вдруг на кого-то уставится своими колючими глазенками, у того обязательно мурашки начинали бегать по телу. Арзымата все боялись, считали колдуном, насылающим на любого, кто ему не понравится, порчу. И вот этот вредный дед возьми да и скажи матери Самын:
- А что твоя дочь решила стать рыбой? Днями не вылезает из воды.
Ох, как перепугалась покойная Жазиш! Киргизы ведь исстари, на мифологическом уровне не любят рыбу и в пищу стараются ее не употреблять. Любое сравнение с подводными тварями воспринимают, как последнее проклятие. И она категорически запретила дочери подходить к воде, жестко впоследствии пресекала любые попытки Самын учиться плавать.
Но сегодня женщина ощутила такой неожиданный прилив сил, словно после ночного купания избавилась от старого проклятия. Самын была бы не Самын, если бы ей не захотелось каким-то образом выразить переполнявшие ее через край чувства. Например, танцевать и петь. Сделав из простыни тюрбан на голове, и размахивая полотенцем в руке, как платочком, толстуха начала кружиться и бесшабашно петь. Со стороны она, вынуждены признаться, конечно, выглядела полной идиоткой. Жийдегуль и Хамсигуль стало неловко за мать, и они не зная как ее остановить, подбежав, обхватили ее с двух сторон.
- Мама, мама, пожалуйста, не надо так громко орать! Уже поздно, мы всех людей разбудим!
Самын, перестав кружиться, взглянула на дочерей с улыбкой.
- Мы у себя дома. И никто нам не запретит петь и танцевать!
Сказав, она подхватила девочек на обе руки и только собралась дальше «выражать свои чувства» голяком, как появился Жулик, виновато повиливая хвостиком. Никакого предмета, отдаленно напоминающего расческу или хотя бы бабушкин гребень, в его пасти не было. Неужели, ничего не нашел? А может, просто дурака валял, бегая с высунутым языком по чужим дворам?
– Эх, - Самын от досады хотела пнуть ногой собаку, но потом передумала. – Где же теперь расческу достать? – сказала она себе, и посмотрела на дочерей. Вначале на Жийде, потом на Хамсишу.
Тут Хамсигуль, о чем-то вспомнив, обрадованная спрыгнула с руки матери на землю.
- Мама, пошли в дом. Скорей! У меня для тебя есть сюрприз! – и потащила за собою мать.
В комнате сияющая от радости Хамсигуль достала завернутую в тряпку расческу.
- Откуда она у тебя?! – удивилась мать. – Надеюсь, доченька, ты ее не своровала? – добавила она, с интересом разглядывая дочерин сюрприз.
Да, простая, грошовая расческа в их нищенском домике выглядела, чуть ли не чудом. Но Самын, конечно, радовалась не самой вещи, а тому, что ее принесла дочь и она сердцем чувствовала, что расческа не может быть краденной.
- Мама, как ты можешь так думать? - чуть обидевшись, сказала Хамсиша. – Я два дня помогала своей однокласснице в чайхане разносить пиалки. Помогала просто так, а ее отец взял и дал мне деньги. Я не хотела брать, но он настоял. Вот, купила расческу. Ты даже не заметила, что у меня второй день расчесанные волосы.
Пристыженная Самын бросилась обнимать дочку:
- Прости меня! Ты молодец, доченька! Это же первые тобой заработанные деньги! Твой брат, намного старше тебя, а до сих пор ни одной копейки не принес домой!
Из-за ширмы высунулась недовольная голова Мёкё:
- Мама, смени пластинку! Чуть что, я плохой! Надоело…
Самын не стала отвечать, добродушно махнула рукой – спи. Она сегодня была добрая. Предчувствие чего-то хорошего, неминуемо приближающегося, приятно волновало ее. Может, из-за слов Апыш-эже? Правду сказала ясновидящая, или ее предсказание было просто добрым словом утешения для невезучих баб Чочко-сая? Вряд ли, наша соседка умела анализировать чужие слова и упорядочивать свои мысли. Но при всеобщем житейском цинизме и неверии (горькие уроки жизни не проходят даром!), присущем многим нашим соотечественникам – не только Самын, у массы людей в тоже время почему-то живуча тайная вера в чудо? На наш взгляд это настоящая социальная болезнь, с которой сегодняшнее поколение кыргызстанцев столкнулись напрямую: «ясновидцы» болтают, что попало, несут откровенную чушь, а массы людей, вроде бы неглупых и образованных, верят им. Платят из последних сбережений, нередко мучаются в поездках на дальние расстояния, тратят свое драгоценное время! Ради чего? Ради обмана? Между прочим, никто из таких страждущих, бесчисленных паломников за призрачным счастьем, не смогли во время доверительных бесед с нами, дать ни одного вразумительного ответа на прямые вопросы.
И вот это поветрие пришло теперь в наш благословенный Чочко-сай. Неужели добрая и порядочная Апыш-эже, ради своего личного обогащения начнет дурить и обманывать своих односельчан? Вот тут мы вынуждены сказать себе, стоп, дорогие читатели! Может, не будем заранее думать о плохом? Зачем? Надежда ведь одна! Это идиотских Сомнений всегда бывает выше макушки! Вдруг еще ненароком накаркаем… что-нибудь эдакое? Нам тогда земляки в родной аил дорогу закажут!
Не знаем как вы, а мы решили на сей раз твердо воздержаться. Скромно, сидя на бабушкиной веранде, понаблюдать за развитием дальнейших событий.

Утром затемно Самын с детьми проснулась от стука в дверь. Услышав голос Джамаш, сильно удивилась, потому что почтенная эжеке никогда не приходила к ней, даже на секунду не заглядывала. Встала, пошла, открыла дверь. Только когда увидела в руках Джамаш-эже джайнамаз – молитвенный коврик, вспомнила о том, что вечером обещала Ясновидящей с утра читать молитвы весь день, не пропуская ни одного намаза.
- Проходи, эжеке, - смутившись, сказала она, жестом руки приглашая войти в дом.
Джамаш-эже вошла и, не скрывая удивления, остановилась посреди комнаты. Такой нищенской обстановки она не могла себе даже и представить.
- Ой, айланайн Самын! Разве так можно жить? Ты куда подевала свои тыщщи от пособий, еще с советского времени? Неужели до сих пор деньги в сундуке маринуешь? Поди, сгнили?
Говорят, не буди тигра! А тетушка Джамаш не то, что тигра растревожила – о-о, на любимый мозоль Самын наступила! Толстуха, «ласково» усмехнувшись, и не теряя спокойного выражения на лице, начала «ронять» слова порциями, сквозь сжатые губы:
- Ну, конечно, я, по-вашему, ненормальная, круглая идиотка! Когда были советские деньги тыщщями, я не построила дом, не купила машину, мебель, не развесила по всем стенам ковры! Знаете, что я с этими деньгами, по-вашему, спрятанными в сундуке, сделала, когда Союз отменили – заклеила ими все дырки внутри сортира, который у меня в огороде стоит! У меня теперь, считайте, самая дорогая сральня на фоне природы в Кыргызстане – деньгами оклеена сплошь, от пола до потолка! Некоторые голову ценят, всякие там норковые, куньи шапки на башку напяливают, а у меня, знайте, самое дорогое – задница! Я тысячерублевыми купюрами с изображением столицы нашей бывшей Родины до сих пор свою жопу подтираю!
Вот так! Поехидничаешь на копейку, а получишь на рубль! Джамаш-эже уже не рада была, что нечаянно тронула «вонючку» Самын. Пришла ведь с доброй и смиреной целью: помолиться вместе с «грешной» и заодно, по просьбе Апыш-эже, научить «отступницу от веры отцов» правилам мусульманской молитвы.
- Ты меня извини, сестренка, за шутку. Ляпнула про деньги в сундуке, не подумав. Знаю, что их никогда у тебя не было, но обижать, честно, не хотела. Я же пришла помолиться с тобою и с твоими детьми. Пойдем к Ясновидящей, она всех нас научит правилам пятикратного намаза.
Тут Джамаш-эже слукавила, потому что в глубине души, несмотря на все извинения, рассердилась на толстуху. Виду, конечно, не подала, но желание учить молитве семью Самын, пропало. На душе, против ее желания, все равно остался неприятный осадок. Пусть теперь «вонючкой» занимается сама Ясновидящая.

Самын не была злопамятной. Быть независимой, яростно отстаивать свою личную свободу, это да, это она могла, а держать зло, обиду на человека, вынашивать планы мести своим обидчикам, не умела. Натура такая. Может, поэтому «грешную», «вонючку», «потаскуху» и т.д. (всех обидных прозвищ не перечислить!) терпели в аиле, и сквозь пальцы смотрели на ее большие и малые чудачества. А на часто употребляемую ненормативную лексику вообще не обращали внимания.
Так что с первых слов молитвы в доме Апыш-эже Самын мгновенно забыла об утренней стычке с Джамаш-эже. Молитву вела Ясновидящая. Она сидела впереди всех, лицом к западной стороне комнаты, изредка вставая, делала поклоны, потом снова садилась и в конце на четвереньках касалась лбом пола. Весь этот порядок намаза под арабские слова молитвы повторялся много раз. Извиняемся, молитва не место для шуток, но смотреть со стороны как совершала намаз Самын со своими девочками (Мёкё умудрился сбежать по дороге к дому Апыш-эже) без смеха невозможно было. Во-первых, Самын от волнения потеряла чувство ритма, и все делала невпопад, повторяя движения Апыш-эже. Из-за своей старательности и неловкости в движениях толстуха, то забегала вперед, то сильно опаздывала. Второпях, она в какой-то момент так сильно ударилась лбом об пол, что даже Апыш-эже обернулась. Хотя в течение намаза молящимся категорически запрещается отвлекаться. Представьте себе, как трудно было Джамаш настроиться на общение с Аллахом, рядом с бестолковой Самын! Вначале почтенная тетушка сердилась, хмурила брови, потом пыталась закрывать глаза и не обращать внимания на сопящую, дергающуюся телесную массу рядом. Но когда, вспотевшая от рвения, Самын, подражая Ясновидящей, начала вслух повторять слова Священного Корана по-арабски, терпение Джамаш-эже лопнуло. Она, не скрывая раздражения, одернула толстуху за платье, и когда та обернулась, движением руки дала понять, чтобы Самын заткнулась. Наша соседка нисколько не обиделась на свирепое замечание Джамаш-эже. Она сама чувствовала, что, несмотря на старания, у нее ничего не получается.
Другое дело старшие дочери. Они органично, почти сразу влились в общий ритм молитвы. Омрачало настроение девочкам только несуразные движения матери. Джесика и Лулу молились позади всех. На дошколят внимания не обращали, поэтому они вели себя достаточно вольно, часто переглядываясь и подавая друг другу какие-то только им понятные знаки.