После утренней молитвы девочки ушли домой, а Самын по своей инициативе осталась помогать Апыш-эже. В аилах у нас еще такой атавизм остался. Наверное, далекий пережиток общинного строя. Тебя не просят, а ты остаешься и помогаешь, пока руки не отвалятся. А нашей тетушке Апыш как раз нужны были добровольные помощники. Потому что к ее дому, несмотря на раннее время, начали собираться люди. Кто на машине, кто пешком. Причем, не наши аильские, а чужие. Откуда они узнали, что Ясновидящая вернулась, когда свои чочко-сайские о ее возвращении еще не догадывались, загадка. Приезжие неторопливо заполняли двор, тихо, в полголоса здоровались друг с другом, потом спрашивали, принимает ли почтенная Общающаяся с Духами. У многих в руках были пластмассовые бутылки с водой. Как-то так получилось, что на многие вопросы пришлось отвечать Самын. Она чаще всех выходила из дома, к тому же ее простоватое лицо, по-видимому, располагало к ней приезжих.
Но Самын не Самын, если с ней не случится какой-нибудь конфуз. В то первое утро из Кара-Конуза к Апыш-эже привезли не ходячую девушку-дунганку с парализованными ногами. Больную девушку сопровождала мать в белом платке и двое братьев, помогавшие нести носилки. Самын при виде их, почему-то ни о чем, не расспрашивая, сразу отворила двери нараспашку и суетливыми жестами начала показывать, куда нести больную. А тетушка Апыш в это время переодевалась. Увидев гуртом вваливающихся людей, лица которых было трудно разобрать в контровых лучах утреннего света, она недовольно вскрикнула. Рядом стоявшие подруги Алмаш и Джамаш бросились закрывать Апыш подолами своих платьев. Возникла неловкая ситуация. Поняв, что они вошли в неподходящий момент, мать девушки тут же отвернулась и потребовала сделать то же самое своим сыновьям.
Самын, естественно, почувствовала себя виноватой. Она растерянно застыла посреди комнаты, под осуждающими взглядами тетушек Алмаш и Джамаш. Тем более, последняя исподтишка показала ей кулак, мол, погоди, ты еще у меня получишь.
- Салима, - обращаясь по имени к матери больной, вдруг заговорила Ясновидящая, - разве я просила привезти Хасият ко мне домой? Тебе же внятно сказала: сиди дома, за дочь больше не волнуйся.
- Святая мать! – еще не старая дунганка порывисто опустилась на корточки. – Прости, я помню твои слова. Но я…
- Не трать попусту время. Твоя дочь встанет на ноги во второй половине сентября. Неужели целый месяц я лечила ее у тебя дома напрасно?
- Я хотела как лучше. Простите. – Салима тихо заплакала. Как сидела деликатно отвернувшись, так и встала. Роняя слезы, двинулась к выходу. Сыновья, сопя и шмыгая носами, чтобы не заплакать вслед за матерью, с носилками за ней. – Уже пятый день третьей недели сентября, а моя Хасият не то, что вставать, даже сидеть не пытается, – продолжала изливать свое горе женщина, говоря на ходу, ни к кому не обращаясь.
Во дворе мать девушки открыла заднюю дверцу «Москвича», залезла вовнутрь и жестом дала знак своим сыновьям, чтобы они передали сестру ей на руки. И вот тут снова неожиданно вмешалась Самын. Она настолько была потрясена увиденной сценой внутри дома, что вышла сопровождать носилки с больной девушкой во двор. И когда мать внутри машины приготовилась принять больную дочь, Самын в душевном порыве бросилась к девушке, сграбастала ее своими сильными руками, подняла и, как маленького ребенка, понесла к машине. Люди во дворе потупили глаза. Смотреть на несчастную девушку с обездвиженными ногами было больно. В это время появилось солнце. Яркие лучи обожгли беленые стены дома, брызгами солнечных пятен легли на листву красочного осеннего убранства абрикосовых деревьев во дворе Ясновидящей. Девушка от яркого потока света невольно зажмурила глаза и, обвив руками загорелую шею Самын, прижалась к ней. От неожиданного проявления нежности чужого беззащитного существа, Самын растрогалась, крепче прижала ее к себе. А когда дошла до машины, вместо того, чтобы всунуть тело девушки вовнутрь, она почему-то поставила ее на ноги и, осыпая поцелуями, торопливо стала говорить:
- Ты моя милая, ты моя хорошая! Я чувствую, что у тебя все нормально! У тебя есть силы! Ты слышишь, твои ноги стали крепкими и на них можно стоять! Уже вторая половина сентября, а солнышко все еще горячее, горячее. Для тебя, слышишь, лето задерживается. Ты можешь стоять, ты можешь ходить, попробуй, не бойся… Смелее.
Все во дворе застыли. Один из братьев машинально протянул руки, очевидно из желания подстраховать Самын. Второй, засовывавший сложенные носилки в багажник «Москвича», тоже оцепенел. На мать внутри машины невозможно было смотреть, столько страха было на ее бледном лице. Она, как и все, боялась пошелохнуться.
И произошло чудо! Больная девушка оторвалась от Самын, долю секунды постояла самостоятельно, но тут же опять судорожно вцепилась в толстуху. Она пока еще была слаба, сильно дрожащие ноги могли в любую секунду отказать. Самын, ободряюще улыбаясь, спокойно взяла ее под локоть. Правильно поняв ее движение, с другой стороны взялся поддерживать девушку сияющий от счастья брат. И они повели Хасият по двору, держа с двух сторон, под аплодисменты людей. Не выдержав, из машины со слезами на глазах выскочила мать, с силой обняла дочь. Люди тут зааплодировали уже в открытую. На шум из дому вышла Апыш-эже, остановилась в дверном проеме. Ей достаточно было одного взгляда, чтобы понять, в чем дело. Тяжелое, грубое, исхудалое от многочисленных постов лицо женщины-великанши озарилось улыбкой.
Когда сыновья шепнули матери, что появилась целительница, и она порывисто обернулась, чтобы ее поблагодарить, Апыш-эже уже в дверях не было. Она вернулась обратно в комнату, потому что не смотря на свой внушительный и, возможно, для кого-то грозный вид, была от природы застенчива и не любила многословия.