Известно, что беда никогда не приходит одна, ибо у неё много добрых родственников. И когда одна беда уже пришла в дом, двери можно не закрывать: родные и близкие её никогда не останутся снаружи.
Иов, сброшенный с весьма высокого места на гноище, ищет утешения — и не находит, ибо друзья его — здравомыслящие люди. Сначала он кричит криком, пугая всех добрых людей в округе. Добрые люди хватают детей, пожитки и бегом бегут куда глаза глядят: уж очень сильно кричит человек — а это неспроста. Остаются три настоящих друга, которые уже ничего не боятся, раз не боятся сидеть рядом с человеком, у которого отобрали партийный билет и лишили прописки.
Разговор не клеится, ибо где уж сытому понять голодного? Иов им про Фому, а друзья ему — про Ерёму. Иов, захлёбываясь от обиды, показывает им свои струпья, а они ему с ласковой усмешкой говорят: сам ты дурак, раз сердишься по таким пустякам. Надо быть сдержаннее, лучше владеть собой. Убедившись, что друзья его — тёртые калачи, из которых каши не сваришь, Иов переходит с крика на слёзы. Жалобы страдальца обоснованы и не лишены известной глубины.
Миг существования на земле краток: не успеет солнце жизни подняться над горизонтом — как оно уже в зените и неудержимо гонит коней к закату. Что остаётся человеку от жизни, если вычесть из неё начало и конец? Но и то, что осталось, мало похоже на сад Эдемский, а более — на существование наёмника. Велик ли энтузиазм человека, трудящегося на чужой ниве ради куска хлеба? Много ли творческого порыва в его труде? Одно на уме у человека: «как раб жаждет тени и как работник ждёт окончания работы своей» \Иов 7,2\.
Безрадостна жизнь лишенная высокой цели и ничтожны любые усилия волов и мулов: не им достаются их результаты. Животное спокойно переносит ярмо, но человек страдает, «получив в удел месяцы суетные и ночи горестные» \Иов 7,3\. И ночь не даёт отрады и отдыха от бессмысленного бытия — человек «ворочается досыта до самого рассвета» \Иов 7,4\. Хорошая это сытость, ибо от такой недолго и повредиться в уме — уж очень неконструктивны эти упорные переворачивания с боку на бок. Мысли в это время приходят разные, но только чёрного цвета. Человека мучает проблема сроков: не успеть мне хорошо пожить! Почему так — да потому, что «дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды» \Иов 7,6\.
Философствования в эту ночную пору носят совершенно эсхатологический характер: «вспомни, что жизнь моя дуновение, что око моё не возвратится видеть доброе» \Иов 7,7\. Размышления с рефреном «никогда уже» убивают медленно, но очень надёжно, приближая и облегчая долгожданный конец. Действительно, зачем продлевать безрадостные дни и горестные ночи? Чтобы порадовать далёких потомков небывалой стойкостью? А вдруг они этого не оценят? И стоит ли обращать внимание на оценки? Мы ведь уже не дети — жить, а не стараться жить.
Осознав своё место в мироздании, Иов решил воззвать к чувству собственного достоинства Господа Бога. Вопрос поставил ребром: кто я и кто Ты. «Разве я море или морское чудовище, что Ты поставил надо мной стражу?» \Иов 7,12\. Он справедливо указывает Богу на чрезмерное внимание к нему со стороны охраны: о мучениях человека, обращённого в лагерную пыль, заботится сам сатана. С чего бы это? Неужели Иов настолько великий преступник, что начальником караула непременно должен быть Князь Тьмы? По чину ли честь?
Мало того: если дни человеческие как кнут и дыба, то ведь и ночи не намного лучше: «Ты страшишь меня снами и видениями пугаешь меня» \Иов 7,14\. Иов между жалобами пытается узнать, за что он наказан, но делает это так, чтобы не обидеть случайно Судью: «что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание твоё?» \Иов 7,17\. Действительно, у Вседержителя помимо человеков множество других созданий, нуждающихся в присмотре: одни ангельские дела чего стоят. Человек — существо мелкое по масштабам и бессильное по существу: есть ли смысл испытывать его на прочность, которая не прочнее прошлогоднего снега? Иов совершенно справедливо спрашивает: «Если я согрешил, то что я сделаю тебе, страж человеков?» \Иов 7,20\. Однако, силы творения известны только Творцу и только Он знает предел возможностей человеческих. А вдруг силы человеческие как гора, а предел их уходит за горизонт?
Печальные размышления Иов заканчивает прошением о помиловании: «И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего?» \Иов 7, 21\. Причём присовокупляет, что амнистия нужна очень срочно, ибо человек смертен и завтра, возможно, уже некого будет прощать.