Препирательствам по поводу проблемы без вины виноватых не будет конца: они звучат от века. Ибо каждый обиженный считает свою обиду вселенской, а свою невиновность понимает как стерильность: прокипячена в трёх водах и омыта огнём небесным праведность моя!
А кто не согласен с такой постановкой вопроса, тот в лучшем случае добросовестно заблуждается, а в худшем — самовлюблённый дурак: «Слышал я много такого, жалкие утешители вы все. Будет ли конец ветреным словам?.. И я мог бы так же говорить, как вы, если бы душа ваша была на месте души моей; ополчался бы на вас словами, и кивал бы на вас головою своею…» \Иов 16,2-4\. Действительно: легко сидящему с удобствами поучать стоящего на битом стекле. И спрашивать: чего это он переминается с ноги на ногу, неужели трудно постоять спокойно?
Спокойные и рассудительные друзья только на короткое время отвлекают внимание страдальца от самого себя. Далее Иов возвращается к старой тематике: во всех его бедах виноват Иегова лично. Интуиция не подвела человека: он ведь не присутствовал на историческом совещании и не видел исполнительного листа, который получил на руки сатана касательно его. Он нутром ощущает, что без личного согласия Творца такие гонения просто немыслимы. Иов ежечасно и ежеминутно продолжает повторять: за что Ты поставил меня Своим врагом? «При всём том, что нет хищения на руках моих, и молитва моя чиста» \Иов 16,17\.
Серьёзно травмирует Иова отсутствие психологической поддержки со стороны оставшихся друзей. Их увещевания он воспринимает как злые шутки: «Если бы не насмешки их, то среди споров их око моё пребывало бы спокойно» \Иов 17,2\. Надо сказать, что здесь Патриарх Страданий сильно преувеличивает. Действительно, друзья в лицо называли его дураком и лицемером, но насмешек не было. Однако дело не только в злополучных друзьях — Иову в горе мерещится, что все народы земли показывают на него пальцем, отпускают обидные остроты: «Он поставил меня притчею для народа и посмешищем для него» \Иов 17,6\. Подобная подозрительность и превращение себя в центр мироздания вполне естественны для очень униженного человека: он не видит ничего, кроме своего растоптанного «я». Ему грезится наяву всемирный заговор беззаконников против него лично, которые сидя на подушках, едят жирную баранину — а Бог забыл о своих прямых обязанностях. Напрасны многословные рассказы друзей о том, что плохие люди недолго будут радоваться — ибо когда это будет! А нынче-то они роскошествуют — вот истинное горе безутешное.
Иов по-своему внимателен: пропуская мимо ушей нравоучения, он фиксирует количество обличений: «Доколе будете мучить душу мою и терзать меня речами? Вот, уже десть раз вы срамите меня, и не стыдитесь теснить меня» \Иов 19,2-3\. Контраргументов у него нет, и он просто упрекает друзей в бессовестности. Друзья-де хотят использовать его беду для личного самоутверждения, и потому всё толкуют о позоре Иова как о вполне заслуженном. Они его просто не слушают, величаясь своей учёностью и умением хитро сплетать слова.
Между тем богооставленность — самая страшная вещь на свете: «Вот, я кричу: обида! и никто не слушает; вопию, и нет суда» \Иов 19,7\. Беда сильно обиженного в том, что у него прекрасная, но очень избирательная память. Он хорошо помнит, как его лишили славы и снесли с головы корону. Он был богат — а теперь разорён дотла. Лишенный чести, достоинства и деловой репутации не пользуется авторитетом только по одной причине: как личность он из себя ничего не представляет. Лишенный славы, власти и денег предстал перед народом во всём естестве: и что же? Да ничего особенного — сугубая банальность. Кому он нужен без блестящих побрякушек? Вполне естественно, что «покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня»\Иов 19,14\. Слуги, которыми он раньше помыкал, не узнают его. Жена тоже не хочет находиться рядом с откровенным неудачником. «Даже малые дети презирают меня; поднимаюсь, и они издеваются надо мною»\Иов 19,18\. Однако дети — это всё же полулюди, недочеловеки в лучшем понимании этого слова — у них всегда большие проблемы с этикой. Что с них взять — они щедрою рукою разбрасывают камни — чтоб было чем заниматься в старости.
Но Иова более всего обижает, что к нему спиной повернулись все его многочисленные клиенты: «гнушаются мною все наперсники мои; и те, которых я любил, обратились против меня» \Иов 19,19\. По сути дела Господь снял с человека розовые очки, и исполненный важности и показного благочестия фарисей вдруг увидел мир в реальном цвете. Однако мир здесь ни при чём: рядовой человек, лишившись социальных покровов, предстаёт во всей своей незаметной сущности. В глазах других людей он видит собственное ничтожество — и отказывается это принять.