Продукты творчества живут своей собственной жизнью. Одни с самого начала только пищат и пачкают пелёнки, другие — молча стоят на полке. Это не значит, что они не живут — просто их жизнь не похожа на нашу.
Любое творчество на земле с самого начала втиснуто в узкие рамки известного шаблона: «по образу и подобию». Бог сотворил нас по своей мерке и тем самым установил закон природы. Чтобы человек не творил — он творит только себя — и ныне, и присно и во веки веков.
Обойти закон, зачать жизнь вне Прокрустова Ложа Образа и Подобия кончаются печально. Бесталанный творец, выворачиваясь на изнанку, имеет на выходе только собственные фекалии: вот всё, что могу, дорогие мои! Вы только посмотрите, как захватывающе интересно и сочно они дышат новизной! Многие действительно смотрят с интересом. Человек талантливый, в попытке убежать от самого себя, доходит до самой сути. И просыпается в сумасшедшем доме или тюрьме.
Куда деваются продукты творчества? Дети идут дорогою отцов: никуда не сворачивая и всё по кругу. Люди, обречённые на растительное существование, идут дорогой многолетних трав: луга густеют год от года, чтобы там ни было. Столетний дуб украшает поле, и какая трава не мечтает стать хотя бы берёзой? Но вот молния сжигает несгибаемого человека: торчит один обгорелый ствол как вызов небу и вкусам травы.
С кого взыскать убытки и где найти управу на удары Судьбы? Трава пожухла, потому что пришла зима. Но какая трава мыслит в терминах серьёзного времени? Она неустанно кричит о гекатомбах жертв и страшном геноциде, и ничем не остановить её ламентаций. Но если жизнь уже отняли, а смерть никак не торопится? Это время задавать экзистенциальные вопросы: «Скажу Богу: не обвиняй меня, объяви мне, за что ты со мной борешься?» \Иов 10,2\. Ребёнок выбрасывает некогда горячо любимые игрушки на свалку. Они молча лежат в грязи, спрашивая тускнеющий образ своего хозяина: за что? Да ни за что: просто мальчик подрос и короткие штанишки ему больше не к лицу. А что к лицу? Да следующие штанишки — подлинее… И напрасно вопрошать в горести своей: «Хорошо ли для тебя, что Ты угнетаешь, что презираешь дело рук Твоих?» \Иов 10,3\.
Рукопись бросают в огонь за ненадобностью — как никому не нужную и только огорчающую душу творца. Мужчина оставляет женщину за ненадобностью — как нелюбимую и угнетающую душу его. Папа Карло разбирает Буратино на деревяшки, нужные для совсем другой истории. А они дружно и с надрывом кричат ему: «Что Ты ищешь порока во мне и допытываешься греха во мне, хотя знаешь, что я не беззаконник и некому избавить меня от рук Твоих?» \Иов 10,6-7\.
Творение, пытаясь продлить своё существование, всё напоминает Творцу о своей цене. Ну разве не жалко тебе трудов и усилий душевных, затраченных на меня? «Твои руки трудились надо мною, и образовали всего меня кругом — и Ты губишь меня?» \Иов 10,8\ — спрашивает Буратино. «Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня?» \Иов 10,9\ — вопрошает сын Евы. «Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня» \Иов 10,10\ — причитает восковая фигурка.
Но Бог молчит: Он совсем не обязан отчитываться перед человеком о своих действиях. Кроме того, это невозможно в принципе: закон о неисповедимости путей Господних никто не в силах отменить. А может быть, что Творец просто торопится избавиться от творения, потому что оно отравляет ему душу сознанием неудачи и напоминает о времени, потраченном зря.