Плодоносно время беды человеческой, ибо ветры судьбы бросают его в прах, доводя до самой сути своей. Когда у белки останавливается её колесо, когда у часов выпадает их пружина, и когда муж чувствует дыхание старости — приходит время экзистенциальных вопросов. И появляется время подумать, ибо некуда больше бежать, нечему больше сжиматься и незачем высоко поднимать голову.
Если человек математически точно получает только то, что заслужил, то неразумно кричать «за что» и горько жаловаться, размазывая по лицу слёзы самосожаления. Видимо, подошло время провести переучёт событий собственной жизни — причём желательно сделать это нелицеприятно, иначе зачем? Репетиция посмертного суда никому не помешает — ведь тем легче будет протекать сама итоговая процедура.
Если верно, что Богу более угодно раскаяние одного грешника, чем непорочная жизнь сотни праведников, то настоящее бедствие — это неспособность искреннее отказаться от устаревших, эгоистичных, низменных мыслей и поступков. Попавший в руки Бога живого кричит криком, радуя завистников и смущая добрых людей, ибо помочь несчастному невозможно.
Легко сказать тому, кого пытают физически или нравственно: прогони свою алчность, гнев и глупость — и будешь свободен. Но неуместно: эта троица в активной форме достигает до неба. Кроме того, устойчивые привычки — та самая наезженная колея — всегда сильнее человека, а потому советы постороннего всегда воспринимаются как издевательство.
Как человеку мобилизовать все резервы разума, если тело кричит от боли, а душа уже корчится в аду? Ведь ум его буквально разрывают на части волны ужаса. Причём мнимые страхи не менее свирепы, чем реальные. Клин вышибают клином: страху человеческому можно противопоставить только страх Божий. Сила настоящего идеала неизмеримо больше любых других сил, потому давно сказано: «вот, страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла — разум» \Иов 28,28\.
Если верно, что мудрые боятся Бога больше, чем людей, а просто умные никогда не торопятся ко злу, то возникает вопрос: чего хочет Он и что такое зло? Иов всю свою личную арию стучится в эту дверь, пытаясь выяснить: что Ему от него нужно? Вроде бы человек формально соблюдал устав, и вдруг его разжаловали в грешники без объяснения причин. Может, надо соблюдать устав не формально, а с душой, не за страх, а за совесть? Но о совести Бог ничего не говорит, и не даром: она — как воздух, которым можно дышать или задыхаться, а страх — он всегда конкретен. Он здесь и сейчас. С совестью толковый человек всегда может договориться, а страх Божий невыносим. Когда он есть.